Насколько долгой должна быть жизнь, чтобы забыть где ты был рожден, когда первый твой крик прошелся по устланной тишиной земле, залитой кровью множества людей. В те годы шла война ожесточенная, что не щадила никого, охватившая собой множество городов, унесшая не одну жизнь и родиться в такое время не пожелаешь даже врагу. Магия процветала, раскрывалась во всей своей красе людьми, способными ощущать ее поток и управлять им и Вендэл родился одним из таких людей. В семье, которой еще предстояло стать одним из древних и сильных ковенов ведьмаков и ведьм, укрывающих под своим крылом молодых, лишь начинающих постигать столь нелегкое ремесло.
Родители мужчины были простыми ремесленниками, живущими в стороне от основной массы людей, почти на окраине небольшой деревушки. Они скрывали свою принадлежность к магии, не желая скорой смерти для себя и своих детей, ведь людской страх всегда перевешивал здравый смысл. Охота не прекращалась, в те времени она была лишь куда более жестокой. Любого могли обвинить в причастности к силам дьявола, что означало неминуемую смерть. Но даже избегая говорить о магии, мать ведьмака изучала травы и старалась лечить людей. Она не могла оставить их на произвол судьбы, когда мучительная боль разъедает до костей тела. Времена шли, война закончилась, оставив после себя выжженую землю, множество тел, полотном лежащих на полях и стаи воронов, кружащих над своей гниющей едой. Смерть здесь стала королевой, накрывая земли пеленой черного плаща. За войной пришла болезнь, голод подкрался в дома, заставляя людей стать хуже животных и окончательно потерять свой здравый смысл. Они видели врагов в каждом мимо проходящем человеке. Дети на раскуроченной колесами повозок дороге дрались за хлеб. Семье ведьмака пришлось покинут эту деревню и отправиться скитаться, с желанием все тем же – жить.
Вот только смерть молодого мужчину, изучающего и практикующего не только обычную магию, но и запретные навыки, постигла совершенно иная. Болезнь, голод не тронули тело. Вендэл стал первым, кого сожрала изнутри и поглотила собственная сила. Она убивала его на протяжении долгих и мучительных пяти лет и все это время его семья искала ответы, способы предотвратить неминуемый конец, ведь знания и талант ведьмака сулили ему прекрасное будущее, что могло стать лучем света, надежды во тьме жизни каждого такого же, как они.
Способ выжить нашелся за несколько недель до кончины ведьмака, с появлением незнакомого мужчины в агатового оттенка плаще на пороге их дома. Он не был ведьмаком, но в жилах его текла иная суть и ночи вестник, что искал себе птенца предложил абсурдное решение смертельной проблемы. Это были лишь эксперименты, но никто не давал гарантии на успех и все же брюнет пошел на это, доверился. Он добровольно отдал свою угасающую жизнь в руки живого трупа, навсегда оборвавшего его связь с былой непостижимой силой. Кровь вампира перечеркнула и уничтожила в нем все то, что было в ведьмаке от него прошлого, но она не смогла забрать более важное – знания, навыки и письмена навсегда сохранившееся в памяти.
У Вендэла на момент смерти оставалась его семья, в которую входили и его молодая жена с маленьким сыном, помимо родителей и старшей сестры. Мальчишку, лишь начинающегося ступать на путь ведьмака, могла ждать та же участь, что и его отца, но опасность миновала. Новоиспеченный вампир, еще птенец подчиняющийся своему отцу учился жить заново. Существовать, как и все сыны и дочери ночи, но параллельно мужчина поддерживал свою семью, которая постепенно лишь набирала численность. Именно идеей Вендэла стало собирать со всех окружных деревень и обучать молодых ведьм и ведьмаков, взращивать поколения, способные противостоять и охотникам, и более кровожадным, новым для вампира врагам – оборотням.
Постепенно маленькая семья стала ковеном, а Вендэл лишь неулавимой страницей истории, поскольку ведьмаки не могут жить настолько долго, как он, а память не передается по наследству в отличии от сказаний и книг. Чем больше людей было в ковене, тем меньше становилась опека вампира, над ними и все же он не упускал из виду своих прямых потомков. Как только ковен смог заботиться о себе сам, Вендэл отправился путешествовать и изучать мир за пределами знакомых ему земель Другие города, страны и даже материки. Ему следовало постигнуть еще многое и в какой-то степени это стало познанием свободы, и одной из крупнейших его ошибок.
Ковен счел, что более не нуждается в своем основателе, да и многим хотелось власти без надзора. А кто-то, наоборот, опасался экспериментов вампира, попыток избавить основную ветвь от участи, постигшей самого мужчину. Каждый из подопытных, на ком Вендэл решался провести ритуал, умирал, даже от самой маленькой дозы крови. Она разрушала структуру магии в телах, но так и не подарила ту самую вечную жизнь.
Века сменяли друг друга, как и уклад жизни людей, эпохи и теперь существование вампира являлось более спокойным, поскольку люди сами начали тянуться за мистикой и доверять ей. Вендэл научился жить среди тех, кого не только изучал, но и считал своей едой и возможность передвигаться под лучами солнечного света лишь способствовала. Он долгие годы провел в Японии, столь полюбившейся ему стране. Ее природа покорила его не бьющееся сердце.
Во время своих странствий мужчина изучал не только магию, оставившую его, но и науку, искусство, историю, что писали люди. Поскольку дороги ковена и основателя разошлись, спустя века вампир стал искать тех, кого когда-то называл своей семей, что и привело его в небольшой "запертый" городок, окончательно похоронив какую-либо возможность выбраться и найти свою цель.

Его всегда считали любимцем судьбы. Он родился в то время, когда имя решало всё, и отец преподнёс ему это на изысканном золочёном блюде. Жизнь Дэмиена де Россе была расписана на годы, десятилетия вперёд, положение единственного наследника загоняло в жесткие рамки, но его не тяготило это. Никогда в нём не было духа бунтарства и желания получить то, что ему не принадлежит. Ведь всё и так принадлежало ему.

Он был рождён для балов и дорогих вин. Для красивых женщин, изысканных комплиментов, тончайшего шелка и сверкающих перстней на пальцах. Он был рождён для музыки, танцев и удовольствий и больше не умел ничего. Большего от него никто и не требовал.

В возрасте двадцати двух лет он стал предпоследним герцогом де Флёри. Он любил отца, и боль потери на мгновение оглушила его, но долгая тоска не входила в список навыков, привитых ему гувернёрами. Как и попойки с друзьями, но этому он научился сам. Это был период, когда он жил красиво и легко — не считая денег и выпитых бокалов, не оглядываясь назад и не заглядывая вперед. Он просто наслаждался, и сейчас, спустя более чем два столетия, он всё ещё видит это своим единственным предназначением.

Женщин, как и деньги, он тоже не считал, и возможно даже не вспомнил бы о своём долге, если бы впервые в жизни не влюбился. Не слишком богатая, не с таким громким именем, как у него, зато красивая, а он всегда был падок на красоту. И послушная — это ему тоже в женщинах нравилось. Он женился спустя месяц после знакомства, в омут — так с головой, и ни разу не пожалел о своем выборе. Несмотря на то, что скоро ему предстояло понять — не всё можно решить деньгами.

Из всех детей, рожденных в их браке, выжили только двое. Дочь, которая, спустя двадцать лет, повторит судьбу матери и умрёт родами, и сын, единственный наследник и последний в роду де Россе. Сам Дэмиен умер через год после жены от туберкулёза и был похоронен в семейном склепе, где до сих пор по официальным данным и покоится.

Так закончилась его первая, смертная, жизнь. Слишком прозаично, по его собственному мнению. Скучно и приземлённо. Не в его стиле.

А потом началась вторая.

Дэмиен так и не узнал, кто обратил его. Откуда он пришёл, почему выбрал его, куда исчез после. Он видел его пару раз на приёмах, и потом — когда проснулся в темноте с привкусом крови на губах. Он чувствовал к нему странную тягу, как ребёнок, который в толпе хватается за рукав отца. Поэтому был рад, когда тот оставил его. Если хочешь научиться плавать, нельзя бояться воды.

И всё же ему было страшно. Он похоронил те дни и месяцы под толщей прожитых лет, но никогда не забывал окончательно. Он помнит, как тряслись его плечи в беззвучной истерике, когда он впервые стоял над ещё теплым телом. Помнит, как снова и снова тёр руки, словно помешанный, пытаясь смыть кровь, которой на них давно уже не было. Помнит, как стоял ночь за ночью под тёмными окнами своего дома, надеясь увидеть детей. Надеясь, что они его не увидят.

Помнит собственное безумие.

Но время имеет свойство приводить в чувства. Только время у него теперь и осталось. Он перебрался в Новый Свет, потом в Англию, потом в Италию. Прежняя жизнь забывалась на удивление быстро, а новая кружила голову. Дэмиен легко заводил знакомства, а вместе с ними к нему возвращались деньги и власть. Он испытывал свои новые силы, раз за разом поражаясь людской примитивности. Его глаза открылись, и теперь он видел людей ясно, словно на картинках из анатомической книги. Только вместо органов были их чувства, мысли и желания. Всегда одинаковые, всегда ограниченные. Как он не замечал этого раньше...

Годы шли, один век сменил другой, технический прогресс иногда удивлял, но с каждым разом всё меньше. Дэмиен приспосабливался ко всему, при этом оставаясь собой, разве что переходя на новый уровень нарциссизма. Он редко задерживался на одном месте надолго, менял города, страны и континенты, чувствовал себя прекрасно и всегда пребывал в хорошем настроении. Он любил бывать в обществе, ощущая чужие взгляды и своё превосходство, любил бывать в центре внимания. Но при этом всегда оставался один, что, впрочем, не тяготило его. Или он не желал в этом себе признаваться.

А потом он встретил Его. Тоже вампир, хотя Дэмиен поначалу усомнился в своих ощущениях. Настолько он был не похож... Он казался Дэмиену несуразным, неумелым, неправильным — как будто его обратили только вчера. Он жил, словно писал черновик не самого интересного романа. Зато скользил пальцами по клавишам и улыбался, как бог, в которого Дэмиен давно уже перестал верить.

— Зачем я тебе?
— Без тебя не так смешно жить, - улыбается он, салютуя бокалом. — Ну-ну, улыбнись, мон шер! Оглянись. Вечность прекрасна.

Их история насчитывает много веков. Это один из древних родов оборотней, кто чтят свои традиции и чистоту крови. В роде Кэмпбеллов существует легенда, что когда-то дева- оборотень Кумихо, полюбила Оками и именно тогда и родился первый волк-оборотень из рода Кэмпбеллов. История этого рода настолько древняя, что время стерло многое из памяти и со страниц древних писаний, но придание, передается каждому новому поколению, чтобы они не забывали об истоках. Сейчас род Кэмпбеллов это один из древнейших родов оборотней носящий титульное звание герцогов. Тайтес родился в этой семье, семье герцогов Кэмпбелл. Он обладатель не только больших угодий, имений, замков, но и имеющие вес в производстве виски. Именно поэтому, единственный наследник считается одним из богатейших людей в Европе и не только в Европе. К своим 14 годам Тайтес изучал два иностранных языка, прекрасно разбирался в музыке, изобразительном искусстве, но настоящую страсть подросток питал к книгам и конному спорту. У него даже мысли закрались стать ветеринаром, как минимум, и поэтому он тут же сел за изучение таблицы Менделеева и химии в целом. Тогда еще юный герцог и подумать не мог, что все его знания будут направлены совершенно в другое русло, чем просто медицинская помощь животным. После окончания колледжа Тайтес, с успехом сдав экзамены, поступает в Университет Сент Эндрюс, на факультет экономики и финансов. Так желал отец! Мнение самого Тайтеса никто не спрашивал. Решение отца было обосновано тем, что управлять таким большим состоянием можно только со специальным образованием, а не заниматься лечением животных, как изначально хотел сам Тейт. Все выраженные эмоции Тайтесом в тот момент, когда ему запретили выбирать свое будущее, выросли в скандал, где юному герцогу дали понять, что стоит делать то, что ему велят, а значит все требования отца были выполнены, но не значит, что юный оборотень смерился. Этот конфликт привел к тому, что Тайтес при первом же полнолунии обрел новую форму. Родители были рядом и помогли молодому оборотню принять и понять новую сущность. Они его наставляли не только в жизни, но и в новом образе. У Кэмпбеллов всегда все было просчитано. Только вот не все всегда идет по задуманному плану в 17 лет Тай, влюбился. Причем выбрал для этого не милую особу женского пола, а мужчину намного старше себя. Очередной скандал увенчался тем, что юного герцога стали контролировать вполне серьезно, не давая ему возможности сделать неправильный выбор. Разговоров и скандалов в то время в доме Кэмпбеллов было предостаточно, нрав Тайтеса просто рвался наружу. Юный герцог хотел жить по своим правилам и выбирать в жизни то, что считал правильным для себя. Он хотел идти по своему пути, а не просчитанному отцом. Это было не простое время, когда молодой оборотень пытался отстоять свои права и это заставляло дом Кэмпбеллов вновь и вновь слышать ссоры и скандалы. Отцу пришлось пойти на хитрость и применить к строптивому сыну магию, которая должна была направить Тайтеса в нужное русло. И все сработало, а как же иначе, все вновь стало идти по задуманному плану старшего Кэмпбелла. Университет был тем якорем, который сосредотачивал внимание оборотня на учебе, а дополнительное заочное образование на факультете химии, опять же по требованию отца, добавило еще один диплом в копилку выпускника, что в дальнейшем, подарило элитным сортам виски новые вкусы и ароматы. Молодой, образованный герцог, стал завидным женихом. Так как романы крутить в университете не слишком получалось в силу загруженностью учебой, спасибо отцу за его бдительность, Тайтес решил, что теперь пришла пора наверстать упущенное. Не то чтобы, он вдарился во все тяжкие, но уж вкусить запретный плод, теперь он мог в полной мере. Он радовался жизни на полную ее мощь, с радостью наверстывая упущенное, чаще всего подальше от дома, чтобы никто не мешал и уж тем более не упрекал его. Только вот романы и интрижки заканчивались быстро, а работа под управлением отца все больше и больше поглощала герцога. Возможно, это было очередной план бдительного отца, не дать сыну слишком разгуляться. Молодому специалисту еще нужно было время, чтобы получить навык и уяснить реалии настоящего, большого бизнеса. Впрочем, Тейт был способным, он быстро схватывал, и у него неплохо получалось быть правой рукой своего отца, а со временем Тайтес научился совмещать личную жизнь и работу. Все этому учатся. Теперь Тайтеса можно охарактеризовать как умного, целеустремленного, ответственного, упорного, упрямого; и в тоже время гибкого в общении бизнесмена, который не только умеет вести успешно дела, но и прекрасно знает, как приумножить и без того высокую прибыль герцогов Кэмпбеллов. Он терпелив в достижении своих целей, но когда все выходит из-под контроля, то спокойствие и холодный расчет начинают сдавать свои позиции, замещаясь шквалом эмоций, которые так трудно сдерживать в определенных ситуациях. Ведь закатывать скандал и орать Тейт просто не может себе позволить, ни как герцог и босс большой империи.Поэтому спокойствие – это то, чему нужно было учиться из года в год. И это самое спокойствие порой принимают за что угодно, за хладнокровие, безразличие, высокомерие, и бог знает за что еще. Для избранного и тесного круга близких людей Тай человек добрый, рассудительный и снисходительный. Он из тех, кто не только внимательно вас слушает, но и слышит. Благодаря тонкому уму он может дать дельный совет, подберет наилучший вариант решения проблемы, а чутье и интуиция подскажут, что делать в том или ином случае. Он всегда найдет выход даже из самой сложной ситуации и приложит максимум усилий для достижения своей цели. Значительным событием в жизни мужчины оказалась смерть седьмого герцога Аргайла и пэра Великобритании. В 31 год, после кончины своего отца, Тейт унаследовал всю его собственность, титулы и бизнес по производству наилучшего редкого, дорогого виски, а так же встал во главу клана оборотней, став альфой рода Кэмпбеллов. Было не просто перенять бразды правления во всех сферах, но Тайтес вполне был подготовлен своим родителем к этому. Но это было сложное и тяжелое время для Тая, хотя он свое горе, носил гордо и старался никому его не показывать. Последней волей герцога Аргайла было развеять его прах в заповедной зоне. Желая исполнить волю почившего отца Тайтес направился в Америку, чтобы исполнить долг сына и главы стаи, но угодил в ловушку и застрял с Фолл Ривере.

- Папа, можно я буду заниматься танцами? – Маленькая Сэйди, во всем желающая подражать матери, плавно двигалась в такт музыке перед зеркалом. Сжимала пальцами веер, балансируя на одной ноге, а вторую сгибая в колене. Чувствовала себя китайским драконом, наполненным силой, мощью и невероятной грацией. – Смотри, папа, как у меня получается!.. – Не успев договорить фразу, девочка рухнула на пол. Посмотрела на маму, ожидая её оценки, но та лишь расплылась в улыбке, заставив дочь ответить тем же. После чего обе расхохотались. Глава семьи, однако, не разделил этого веселья, отрезав, что танцы – это трата времени, и не стоит бездумно распоряжаться этим ценным ресурсом.
Роберт Маршалл считал своим долгом контролировать членов своей семьи также, как он это делал со своими подчиненными на работе. Был уверен в том, что знает, как будет лучше для его жены и дочери. Он по-своему любил их, бывали моменты, когда был нежен и ласков, но обычно эти настроения быстро сменялись очередными наставлениями и нравоучениями. В какой-то момент Роберт пожелал, чтобы его жена Мэйли оставила свою врачебную карьеру и занялась домом. Женщине пришлось согласиться, а ведь ей удалось добиться многого, и даже переехать в Америку из небольшого провинциального городка в Китае. Детей супруг больше не хотел, и через несколько лет будни Мэйли превратились в сменяющие друг друга «дни сурка». Она боялась уйти от Роберта, разрушить семью, оставить Сэйди без отца (или даже без матери, потому как допускала мысль о том, что он может воспользоваться своими связями и разлучить их с дочерью в случае развода).
Шли годы, Сэйди успешно училась в школе, одновременно с этим занималась с репетиторами. Отец очень хотел, чтобы она пошла по его стопам и стала юристом, но девочку тянуло в сторону медицины. Впоследствии он так и не принял её выбор.Возможно, продолжил бы настаивать и всячески манипулировать, если бы не событие, которое вынудило сместить фокус на себя: обычным, ничем не примечательным летним днем бесследно исчезла из дома мать Сэйди. Шли дни, а затем месяцы поисков, были привлечены все службы, но безрезультатно. Вещи остались лежать на месте, в доме горел свет, а женщины след простыл. Так, будто её там никогда и не было. Неизвестность разбивала сердце Сэйди, она не могла думать ни о чем другом. Если мать мертва, то где её тело? Не могла же она провалиться сквозь землю. А если жива, то за что подвергает их таким мукам? «Лучше бы она мертва» - страшная и постыдная мысль, бегущей строкой скользящая перед глазами.
Последующий год был тяжелым. Впереди выпускной, но заниматься учебой нет ни желания, ни сил. Бессонницы, панические атаки, усиливающиеся после причитаний и угроз отца. Говорит, надо жить дальше, перелистнуть эту страницу, выбраться из ямы скорби и отчаяния. У него это получается куда быстрее, чем у дочери, ведь в скором времени он встречает разведенную красавицу Эмму, с которой они были знакомы со студенческих времён, и между ними вспыхивает роман. Недолго думая, он приглашает возлюбленную жить к нему, а вместе с ней переезжает и её сын Иен – высокомерный и заносчивый подросток. Сложности добавляет то, что они с Сэйди учатся в одной школе, и естественно сразу же начинаются шуточки, шептания за спиной. Их называют братом и сестрой, но они не принимают друг друга. Даже после того, как Роберт усыновляет Иена и даёт ему свою фамилию. Они ругаются, ссорятся, ежедневно посылают друг друга куда подальше, не стесняясь в выражениях. Сэйди обидно, что отец так быстро и легко образовал новую семью, её раздражают мачеха и названый брат.
Посредственно заканчивает школу в то время, как у отца дела, наоборот, идут в гору - его назначают на должность мэра города. Иен водит домой девчонок, пользуется большой популярностью, его называют «сыном мэра», что ужасно бесит его родную дочь. Кажется, отношения отца с пасынком стали куда ближе, чем были у него когда-то с ней. В какой-то момент Сэйди начинает замечать, что начинает проникаться симпатией к брату. Но не по-человечески, а как к молодому человеку. Не желая признаваться в этом, она решает уехать учиться в соседний город, чтобы выбить из головы это глупое наваждение. Убеждает себя в том, что её тянет, неправильную и сломленную, к такому же безнадежному и тупиковому, к отношениям, которые бы утянули её еще дальше. На самое дно.
Не без труда поступив в медицинский, Сэйди наверстывает упущенное, много читает, посещает семинары и конференции. Старается взять жизнь под свой контроль, обещая больше никому не позволять сбить её с пути, направить по ложному направлению. Начинает встречаться с «образцовым парнем», но через пару лет расстается с ним, осознав, что никаких глубоких чувств у неё к нему не возникло. Погружается в учебу, затем в практику, становится очень успешным специалистом. Буквально сияя изнутри от наполняющего чувства радости и гордости за свои успехи, девушка решает вернуться в родной город, чтобы наконец-то дождаться признания от кого, на кого она всегда оборачивалась с надежной увидеть одобрение во взгляде. К сожалению, оставаться на подъёме долго у неё не получается, ведь по приезду она встречает Иена, который стал юристом, и в котором души не чает Роберт. То, чего ей так хотелось, досталось другому. От несправедливости сводило зубы. Но теперь они выросли, и вместо того, чтобы конфликтовать (а лучше бы просто бросить в него чем-то тяжелым сразу с порога), приходилось лицемерно скалить зубы и вести светские беседы.
Сэйди снимает квартиру, где самую большую комнату отводит под кабинет, и начинает работать. Жизнь налаживается, Сейди обрастает связями, новыми пациентами. Через год от рака умирает мать Иена, и это сближает их с Сейди. Она поддерживает брата, и льды между ними постепенно тают. Может быть, он уже не такой невыносимый, а может быть ей просто надоело гнаться за этой призрачной похвалой, до которой не дотянуться.
Сэйди работала с утра до самого вечера, а часто ей приходилось принимать звонки от тревожных пациентов и ночью. Одни болезненно переживали развод, другие мучались от фобий, третьи и вовсе утверждали, что хотят покончить с собой. Череда судеб, десятки людей, нуждающихся в помощи, и лишь один, совсем не похожий на остальных. Молчаливый, степенный, чуточку вальяжный. Очень красивый и безупречный в своих манерах. Он ухитрялся говорить одновременно обо всём и ни о чём. Уходя, оставлял за собой загадочный флер, который не хотелось упускать, ведь им невозможно надышаться, а на этого мужчину – насмотреться. Была в нём какая-то неповторимая энергия. Он завладевал разумом, не делая ничего для этого. Просто был собой. Так казалось.. Как-то раз он пропустил приём, затем второй, и Сэйди, зная, где он живет, решила навестить таинственного пациента. Переступив порог, она оступилась и, покраснев, упала прямо в объятья молодого человека. Так завязался их страстный роман. Таких необъяснимых чувств Сэйди не испытывала еще ни к кому в своей жизни. Влюблена и вдохновлена, она никогда не чувствовала себя такой красивой, счастливой, как это было тогда.
Ровно до того момента, как его друг не посмотрел ей в глаза, его зрачки расширись, а губы произнесли то, что воспринялось как бред безумного, не иначе. «Он вампир». Он пил её кровь, пользовался ею, словно игрушкой. А так как другу не понравилось, что тот заигрался, он, используя вампирские способности, заставил её покончить с собой в ту же самую секунду, как она увидит возлюбленного в следующий раз.
Жизнь разделилась на «до» и «после», воздушные замки рухнули, как поверить в то, что в мире существует сверхъестественное, как жить человеку науки, зная, что мир совсем не такой, каким она привыкла его видеть. Всё в мире – ложь, как и их чувства. Забежав домой, Сэйди стала спешно собираться, чтобы как можно скорей сбежать из города, но не успела. Увидев в зеркале лицо мужчины с четко очерченными скулами и ярко-голубыми глазами, она вонзила нож себе в горло. Но только он знал, что в этот момент в её организме была его кровь..
Очнувшись, она отталкивает мужчину от себя, рыдая, умоляет его уйти, оставить её. Бежит, но в этот момент город накрывает купол, и теперь не только она знает, что вампиры, оборотни и прочая нечисть живут не только на страницах книг. Как теперь жить, и стоит ли вообще пытаться, когда любимый человек оказывается не тем, за кого себя выдавал, отца убивают по неизвестным причинам, а девушку брата, на которой он хотел жениться, убивает вампир.

Заметка от 10.04.2021 года. Два дня в Фолл Ривере. Мозги набекрень, с собой только один чемодан с одеждой, пара вечерних туфель, бесполезный ноутбук и кредитка с внушительным счётом. Просто хочется выплеснуть куда-то свои эмоции, а бумага стерпит.

Что произойдёт, когда мы смешаем английскую умеренную кровь с холодной норвежской, разбавим всё это дело дальними родственниками-евреями, итальянцами и, если верить мощному генеалогическому древу семьи Сольберг-Эванс, то где-то ещё затерялась пра-пра-пра-пра-пра… в общем, одна индианка станцевала танец со слонами и каким-то очень важным англичанином по линии матери Риты в девятьсот лохматом году. Коктейль получается странный, но до жути полезный, это я вам как фанат здорового питания утверждаю. Да, можно временами жаловаться на вкус и цвет, но, как говорила моя бабушка Анне: “Если ты сейчас же не съешь эти блинчики свелле, которые готовила со всей любовью, то я запихаю тебе их в твою зад..”. А, стоп. Это она говорила моему деду, кхм.
Я же росла, купаясь в их заботе, причём родственники из Бергена вроде как устраивали негласное соревнование с моими Лондонскими дорогими за право баловать свою крошку Риту, поэтому родительский дом был завален ненужными подарками, под которые скоро пришлось бы добавлять пристройку на заднем дворе.
Вынуждена была во время Рождества, когда мне стукнуло уже целых десять лет, собрать всех в гостиной и строго-писклявым голосом, но очень серьёзно потрясая кукольно накрученными кудряшками, заявить: всех люблю одинаково сильно, поэтому не могли бы вы прекратить, пожалуйста? Иначе мама уже и не знает, что придумать, а другую речь я не выучу. Ох, как покраснела тогда Брианна Сольберг (урождённая Эванс), когда вот так по-простому я сдала их с папой план воздействия на неугомонные семейки через маленького ребёнка. Но главное, что сработало.
У Эвансов-Сольбергов были и другие внуки, но все куда постарше, поэтому отрывались на мне, тем более я не особо сопротивлялась. К тому же довольно строгое мамино воспитание на дало шанса вырасти эгоисткой, которой всё преподносят за красивую улыбку. Труд, труд и ещё раз немного перерыва на какаушко.
Болтать, читать и писать начала рано, увлечённо поглощая книгу за книгой, даже выпросила у папы отдельное место в нашей библиотеке, чтобы всё было максимально уютно и со вкусом: кресло, пледы, столик, на котором располагается расписная фарфоровая чашка ароматного чая с корзинкой печенья.
Простое увлечение с годами переросло в осознанный выбор дальнейшей судьбы, ведь фантазии других авторов - это замечательно, но у меня и своя была не хуже. Будучи довольно уверенной в себе и всегда нацеленной на успех, решила, что обязательно стану писательницей и добьюсь мирового успеха. Амбиции пальцем не задавишь, разве что мощным ботинком реальности их раздавит, но мне отсутствие природной скромности стало отличным помощником. Упорная, работоспособная, не лишённая таланта (это вам подтвердят мои книги-бестселлеры и грядущая экранизация самого популярного романа), вижу цель и мчу к ней. Правда теперь уже, если на пути появляется вездесущий творческий кризис, тогда всё становится худо. Четыре стены и еда из доставки превращаются в моих лучших друзей, а пустой лист на мониторе самым злейшим врагом, которого люто ненавижу. Хандрю всегда мощно, причём желательно со зрителями, чтобы они видели, как красиво может загибаться писательская душа.
Но до этого бесовства ещё годы учёбы, мне просто захотелось перескочить и немного похвастаться, ведь я искренне люблю то, что делаю. И обожаю ходить на вечерние шоу, когда приглашают. Точнее, обожала. Сейчас же всё можно легко перевести в разряд прошлых побед? Всегда подозревала, что моя неугомонная жизнь закончится каким-нибудь странным образом, уж точно не в кругу двадцати внуков и десятка правнуков, которые соберутся у постели своей седой, но такой обалденной ба.
Я по натуре очень эматичная и горой встающая за своих друзей, мчалась из самой Японии после премьеры самого нового романа “По следам лисицы” в этот трижды проклятый Фолл Ривер, где меня ждала вся в слезах и губной помаде близкая подруга. Правда, компанию ей составил целый город вампиров и прочей нечисти, о которой писала в двух своих книгах, но уж никак не собиралась сталкиваться с ними вживую.
Что. За. Хрень. Господа.
Гарвард готовил меня, как специалиста по английскому, кельтскому, восточноазиатскому языку и литературе, а не это вот всё. Ладно бы мои знания сильно помогли справится с ситуацией, так где там. Великая честь спасти мир дарована кому-то другому, а я, если можно, задокументирую. Просто в тайне надеюсь на пробуждение какого-то прабабкиного ведьминского гена, который благополучно спал почти сорок лет. Чтобы хоть как-то себя защитить.
Мне определённо не хватает чисто английской невозмутимости и собранности порой (читаем “часто”), поэтому рискую заработать себе панические атаки, находясь в этом удушливом состоянии магической безысходности. Я всего лишь чья-то кормушка здесь. Но, на минуточку, с такой же величавой походкой английской леди, даже когда коленки потрясываются. Хотите укусить? Только без боя не сдамся. Угроблю свои любимые туфли, но всажу перед трагической гибелью мерзавцу шпильку в глаз со всем изяществом. Главное не промахнуться. А то о моей способности устраивать мини-катастрофы можно будет отдельный сборник издавать. При этом я всегда стараюсь сохранять аристократический “так и было задумано” вид.
Чёрт. Всю жизнь считала себя сильной, а теперь как никогда ранее болтаюсь в беспомощном вареве этого котелка новой реальности. Не хочу становиться чьей-то закуской, поэтому буду разгуливать по городу с модными бусами из чеснока на груди. Ладно, шучу. Выяснила уже, что это не работает, когда поговорила с местными. А что мне остаётся? Только бродить с блокнотом подмышкой, делая заметки для будущего шедевра. И знаете, как обидно? Привыкшая к совиному режиму дня, много своего времени, в том числе продуктивно-писательского, провожу именно ночью, теперь же приходится менять свой привычный уклад, ведь нечисть активизируется именно в тёмное время суток по большей части. Так, где тут ближайшая аптека? Мне бы не помешало пару пузырьков успокоительного, хотя для этого лучше подойдёт винный магазин. Пить не умею от слова совсем, может как раз настало время для прокачивания навыков.

“Офелия — это девушка, которую довела до сумасшествия её собственная семья?“
Можно сказать, самое страшное с Лоррейн уже произошло: то ли когда её в очередной раз попытались признать невменяемой, а то ли ещё в тот момент, когда она издала свой первый крик — в разное время она по-всякому смотрела на эту ситуацию. И, в общем, правда мало что может быть хуже, когда все вокруг сначала принимают тебя за чудачку, потом за чокнутую, за психичку, и наконец, за сумасшедшую. А к ней всё это не имеет никакого отношения — что, в общем-то, отчасти даже странно после пережитого: о Лоре очень много говорит тот факт, что она до сих пор не сдвинулась по фазе, не съехала катушек и, в конце-то концов, не дала ебу. Была одна попытка суицида, но когда пистолет, приставленный к виску, даёт осечку или оказывается стоящим на предохранителе, Лоррейн понимает две вещи: у каждой проблемы есть своё решение, пока нет пули в голове, или ты, к примеру, не летишь с моста, наглядно демонстрируя справедливость закона всемирного тяготения Ньютона; и что когда Вселенная так однозначно намекает, что решение было хреновое — к ней всё же следует прислушаться. Но что предшествовало тому нажатию на спусковой крючок, и где Лоррейн вообще достала пистолет?
Стоит вернуться к самому началу, которое, вообще-то, можно было назвать довольно многообещающим, поскольку бабушка, дядя, тётя и трое кузенов — это вполне сойдёт за полную семью, а немаленький дом в хорошем районе Фолл Ривера, безусловно, немаленький дом. Отец куда-то делся до её рождения, и Лора никогда не знала, как его зовут, а мать оставила её родным и уехала в другой город, где вышла замуж, родила себе новых детей и предпочитала лишний раз не вспоминать о своей старшей дочери, сочтя её то ли ошибкой молодости, а то ли — неудавшимся черновиком. Вообще, довольно оскорбительно, но в то же время, Лоррейн их никогда не знала, и хрен бы с ними, если бы не одна мелочь, отравлявшая ей жизнь. Никто не знал — и это только осложняло ситуацию, — что она дочь ведьмака-полукровки. И проиграла в грёбаную. генетическую. лотерею. Быть сенсетивом, в целом, не особенно хреново: когда ты понимаешь, что это — ты — такое.
А семья Фостер представления не имела, и сама Лора тоже не имела представления, что с ней происходит: это не поддавалось никакого объяснению. Её таскали в церковь, к каким-то шарлатанам, к психиатрам, а всё, что она могла сказать это «я чувствую какое-то дерьмо». В детстве это считали оригинальным взглядом на мир и проявлением творческой натуры — какой Лоррейн действительно была, — но чем старше она становилась, тем чаще её принимали за психичку. И самое отвратное, что Лора тоже верила, что с ней что-то не так.
Она играла в школьном театре, оправдывая, видимо, второе имя, один раз пробовала прочитать на репетиции шекспировский монолог в оригинале — сломала язык о старый английский, расхохоталась от частого появления слова gay (в значении «весёлый», но какая разница) и решила перестать выделываться, — фотографировала и вполне даже прилично училась, так что могла бы напоминать обычную представительницу субкультуры. Лора любила ведьминскую эстетику: заколки с перьями, длинные платья, свитера крупной вязки и прочие атрибуты в духе самодельных ловцов снов, и пока для неё это было игрой, никто не обращал внимания на это. А потом она правда стала видеть, что какие-то предметы заколдованы, а некоторые из её знакомых — никакие и не люди. Когда она пыталась с кем-то поделиться наблюдениями, ей никто не верил — кроме её единственной подруги. Лоррейн не знает, почему Делайла не считала её чокнутой, но либо она что-то знала — но тогда странно, почему не объяснила, — а то ли странные рассказы её просто очаровывали. Жаль, что спросить уже нельзя.
Лора старалась жить обычной жизнью: работала фотографом в газете, играла в любительском театре, читала книги и старалась не давать близким повода в который раз отвести её к психиатру, который снова бы развёл руками, списав всё на богатое воображение. Они выписывали ей какие-то таблетки, и поначалу Лора даже принимала их, но потом поняла, что как из песни слов не выкинешь, так и из её сознания эту чувствительность к неведомой херне. Алкоголь и вещества либо не помогали, либо усиливали эту самую чувствительность, и с ними Лора завязала быстро: разве что, может выпить пива перед телевизором, но только с хорошей закуской и не больше двух бутылок. И как ей удавалось быть такой непрошибаемой? Должно быть, дело в её простоте: она добра, не строит из себя духовную до жопы интеллектуалку, хоть и, наверное, вполне могла бы, отзывчива, поскольку знает, каково остаться наедине с проблемами, которые хрен знает как решать, весела и удивительно оптимистична. «Могу сказать всё, что угодно или смеяться во весь голос: какая разница, меня уже считают долбанутой» постепенно стало девизом её жизни. Так и откуда тогда всё-таки история с пистолетом? Если она такая толстокожая, с чего бы ради ей вообще захотеть пустить пулю в висок.
Лоррейн, на самом деле, признаёт, что это было глупое решение, но срыв и случайное проклятье — смесь не гремучая, а грёбаная. Когда на город опустился купол, и все узнали — да неужели, ебаный карась, — о существовании сверхъестественных существ (да, масло масляное, но никто ж не верил) и магии, это серьёзно подняло Лоре настроение: приятно знать, что ты в порядке. Они с Делайлой вечером отслеживали следы магии и заигрались в детективов до такой степени, что чуть не помешали ритуалу каких-то нерадивых ведьмаков на кладбище. Ударной волной обеих девушек отбросило назад, и если Лоррейн повезло потом подняться, потирая ушибленный бок, то Делайла, к сожалению сломала себе шею и погибла. А Лора обнаружила себя в аду: казалось, кладбище вокруг горит, и его языки уже почти подобрались к её ногам. В полиции, когда она рассказывала о случившемся, случился следующий припадок, она внезапно выхватила пистолет из кобуры дежурного, явно не ожидавшего такого поворота — и, в общем, для чего придумали предохранитель.
Тогда-то родственники и полиция увидели в ней ненормальную, неадекватную, нуждающуюся в сложном лечении женщину. «Вы можете упечь меня в психушку, но вы же понимаете, спустя неделю я начну там заправлять,» — съязвила Лора, раздумывая, не плюнуть ли кому-то из дражайших родственничков в лицо. Приступы паники с ней случались в произвольные моменты времени, и были следствием того, что Лора угодила под какое-то проклятье. Транквилизаторы ей помогали, а все остальные препараты она разумно предпочла не принимать, выполнив обещание и устроившись в больнице с максимально возможным комфортом. Её не пугали психически больные люди, и Лоррейн часто можно было видеть сидящей рядом с кем-то, слушающей его или её бред и гладящей по руке. Она стрясла с всё тех же родственников скрипку, музицировала и думала о том, как бы ей сделать ноги из этой психушки. Из города убраться не получится, но та, большая психушка казалась ей попривлекательнее этой. Воспользовавшись тем, что её не воспринимают всерьёз — к тридцати трём годам Лора привыкла к этому, как к снегу в январе, и уже почти даже перестала обижаться, — она сначала утащила свою карту и пузырёк с успокоительными, а после включила пожарную сигнализацию и ускользнула через кладовую.
Когда Лоррейн выбежала в город, ей показалось, что у неё начался очередной кошмар: только на этот раз она не играла в футбол отрезанной башкой, а не мячом, а очутилась в эпицентре апокалипсиса. Ладно. Пожав плечами, Лоррейн вздохнула и побежала по улицам, прижимая ладони к ушам, чтобы не слышать выстрелов и спряталась в каком-то пустом доме, соображая, где могла бы взять одежду, и куда ей вообще теперь идти. Стоило думать об этом заранее, но Лора уже понимала, что не придумает, пока не окажется в городе.
Может, спасение найдёт её само? В лице копов, которые приведут её в дом охотников, а Лора там — вооружится шваброй и половником и скажет, что она весь этот срач у них порядок наводила, ведь Белоснежкой быть куда приятнее, чем чокнутой.

Детство и отрочество Тайлера было настолько посредственно-обычным, насколько это вообще было возможным. Он родился в семье патрульного полицейского и преподавательницы мировой литературы – тот еще союз. Одна заходилась в своих философствованиях, отлетая в иллюзорные миры среди книжных страниц, другой не бывал дома несколькими днями, проходя мимо сына и парой хлопков по голове и плечу выказывая всю заботу, любовь и соучастие. Пожалуй, Тайлер понимал занятость обоих и чем это обусловлено, но это не противоречило тому, что где-то в глубине его сознания институт семьи не креп здоровыми и экологичными убеждениями. Ему казалось нормальным, что дома на него не обращают внимание, поэтому находил таковое на улицах Оклахома-сити, вбирая на плечи собственные мнимые погоны «лейтенанта обоссаного двора». И это становится тем, чем мальчишка преисполнился еще до того, как окончил школу, - он хочет быть таким же крутым, как отец, только еще круче.

Ему удается прогрызть себе путь до нью-йоркской полицейской академии, охватывая не только подготовку и образование полицейского при поступлении на службу, но и прилегающие науки, где помимо работы с огнестрелом Тайлер обучался правоприменению, отправлению правосудия, психологии (с особенным усердием), адвокатуре, истории Америки, общественному управлению, правовым отношениям, социологии, торговому праву. Захватив еще и корочку по курсам уголовного правосудия, Рид только пуще разгорается своей целью – переплюнуть отца, который всеми правдами и неправдами откланивался из дома оговоркой «патрулирование – дело тяжелое». Тайлер был уверен, что есть кое-что потяжелее, что действительно отнимает столько времени, сколько требовалось для пропажи его отцу.

На то, чтобы впитать в себя все нюансы полицейской деятельности и доказать окружающим, что такого копа днем с огнем не сыскать, понадобилось каких-нибудь пять лет, во время которых Тай умудрялся находить варианты и на личное время. Все оно состояло только в том, чтобы покрасоваться своей рожей в большом городе всех сбывшихся надежд целого мира. Он обнюхал каждый район и перетанцевал в каждом клубе, попутно пользуясь всей своей харизмой для беспорядочных половых связей. Трахаться с нью-йоркскими девками ему казалось гораздо более веселым занятием, чем инвестировать свое время и ресурсы на оклахомских. Потому домой он почти не приезжал, выдавая теперь столько же внимания своим родителям, скольким они одаривали его в детстве.

Чуть погодя, когда ему исполнилось двадцать пять, а он уже как два года служил в звании офицера NYPD, очередная пассия на ночь внепланово залетела и оказалась поумнее (или нет) других (если залетел кто-нибудь еще, а он не знал), надавив на Тайлера решением о браке. Безусловно, он продвинулся дальше отца в вопросах службы, но чертовски походил на него в вопросах семейных. Он не видел необходимости заботиться о жене, ввиду ее матери, вечно мельтешащей где-то рядом и чуть не присаживающейся ему на шею со всеми своими замудрыми советами о жизни. В гробу он ее видел (и побыстрее бы), только больше погружаясь в работу в полиции, лишь бы добиваться все новых заслуг и званий, да пореже появляться дома, где его ждали одна-две, а потом и все три орущих женщины, когда жена разродилась дочкой.

Что дать мелкому кульку, быстро растущему в полноценного человека, Тайлер и предположить не мог. На каждое требование жены и ее все еще живой (к сожалению) матери, он только предлагал отвести коляску на место преступления и рассказать дочке за способ умерщвления, которому был подвержен труп. В целом ему искренно поебать на женщин в возрасте, хотя, стоит признать, к дочери он испытывал вполне здоровое отеческое тепло, и периодически вел себя как самый прилежный отец, на злобу и зависть собственному.

Как бы там ни было, семейная жизнь не могла манить его больше, чем горящая перед глазами цель, состоящая всего из трех букв «ФБР». Львиную долю своего времени Тайлер предпочитал проводить то за офисным столом с кучей бумажной волокиты на столе, то по уши в грязи, выуживая со сморщенного под проливным недельным дождем трупа хоть какие-то детали и подсказки за психологический портрет убийцы. И ему… нравилось? Определенно. Его полностью, чем устраивала его жизнь. Дочь росла здоровой и без его ежедневного вещания, и это была вразумительная отговорка на все случаи истерик жены.

Еще мелькнувших восемь лет, за которые Рид успел раз пять повидаться с родителями по настоянию жены, которая была уверена, что встреча с бабушкой и дедушкой дочери как-то повлияет на «главу семьи». Каждая такая встреча оканчивалась лишь прочей бранью между мужчинами, да укреплением миссис Рид в мысли, что нахуй ей не нужно такое счастье и нечего здесь уже спасать. Она была права как никогда, ведь за те же восемь лет Тайлер дослужился до управленческой должности в полиции, с наслаждением обменяв ее на возможность перевода в ФБР.

Стать старшим агентом ФБР в тридцать пять лет не было чем-то абсолютно недостижимым, бывали кадры и помоложе, но Рид чертовски гордился тем, что раз и навсегда переплюнул отца, который не видел ничего дальше своей патрульной машины да умудрялся жаловаться на тяжелую жизнь. Тайлеру казалось, что весь мир крутится вокруг него, особенно, когда от него ушла жена, забрав с собой дочь. Он даже не пытался оспаривать это решение, искренно желая обеим чего-то лучшего из того, что они там так сильно хотят от него. В целом, он так и не понял, что конкретно им было нужно, когда он давал им все, что мог в свое свободное время.

Тайлер Кокс Рид продолжал жить своей посредственной обычной жизнью одного из серой биомассы, веря при этом в свою исключительную удачу, где при нем удостоверение уже специального агента ФБР, да жизнь мечты, как ему самому казалось. Холостяцкая съемная берлога, в которой он появляется хорошо если два раза в неделю, поддержанный, но не менее прелестный от этого «додж», полное право находиться на местах преступлений любого калибра, едва ли не придерживая за яйца весь полицейский департамент. Вдыхая глоток вонючего амбре Нью-Йорка, Тайлер чувствовал себя в нужное время в нужном месте нужным человеком.

Вряд ли он верил в незаменимость людей, даже свою собственную, но это не мешало ему помыкать салагами в около-приказном шутливом тоне, да выдавать им до кучи стремных дел, которые сразу покажут молодняку, что быть агентом ФБР – это не только про вседозволяющий пропуск. Он никогда не нянчился, не сюсюкал и не занимался излишним оберегом от психологических травм; он абсолютно верил в каждого дошедшего до его кабинета со знаковой печатью, потому только с радостью помогал двигать статистику успешно закрытых дел всем «новообратившимся». Разумеется, у него были свои любимчики, за которых он радел отдельно и даже не скрывал, просто потому что ему было похуй, если кто-то воспринимает это очень лично. Среди излюбленных блюд «доебусь, но выполню» была Аиша Миллер, которая из раза в раз делала что-то феноменальное, за что заслужила невиданное до этого доверие шефа. Им приходилось общаться и за пределами профессиональных масок, когда подступали дни встречи с дочерью, и Тайлер уточнял у Аиши, что такое дети и как с этим общаться, не раз сводя их между собой, чтобы в принципе было о чем пообщаться, сидя в кругу абсолютно незнакомых друг другу людей, у двоих из которых была одна фамилия.

Собственноручно Рид переправляет дело о наркодилере своей лучшей помощнице, уведомляя руководство, что сам занят «более горяченьким». Одно решение, повлекшее за собой неоспоримо самые хуевые последствия, которые только можно было вообразить. Тайлер не мог и предположить, что именно такую стратегию выберет команда ФБР, ответственная за дело Сантоса. Если бы знал, то спрятал бы Аишу где-то очень далеко за своей спиной, а если бы понимал, что не сможет защитить ее и после, где единственным спасением для каждого сумасшедшего служивого видится только в пущей занятости службой, то сказал бы, что Аиша Миллер самый хуевый вариант для этого дела. Но сказал он совсем другое, из-за чего личные потери своей теперь бывшей помощницы переживает не менее лично, изредка оглядываясь через правое плечо, словно там шепчет его собственная дочь.

Пока Миллер погружается на моральное дно после чертовски несправедливого, грязного, отвратительного увольнения, Рид успевает пожить в своей должности совсем немногим дольше. Он отрицает все знаки и предупреждения извне, кричащие о том, что ему не стоит заниматься расследованием дела, за которое он так цепко взялся. Но теперь ему кажется, что он обязан его раскрыть, уже не только ради себя, но и ради Аиши, ведь если ему не удастся, то все, абсолютно все было зря, и он погубил не одну жизнь. Тайлер почти касается истины лживого мира, где ему попадаются лишь отголоски о существовании сверхъестественных существ, живущих по правую руку с людьми и ничем от них не отличающимися. Как только он оказывается слишком близко к этой правде, департамент ФБР оглашается еще одним позорным увольнением. На этот раз – специального агента Тайлера Кокса Рида.

Это не оставляет его разум в покое, и он все еще должен – должен ей - за все те потери, что она понесла из-за им принятых решений. За восемь лет службы в ФБР Рид успел обрасти собственной сетью связей и полезных знакомств. Увольнение не сильно помешало ему с расследованием. Он продолжил приближаться к цели шаг за шагом, явно медленнее, чем с удостоверением, но все же… Он достигает поставленной задачи. Всех сразу: он явно превозмог отца во всех способностях разом, отмолил свое долженствование перед Миллер, обрел не просто жизнь мечты, но богоподобную судьбу. Тайлер умудряется не умереть на месте и не провести остаток жизни в психдиспансере, объясняя на заевшем-якобы-сумасшедшем, что видел не-человека. Вместо этого он становится полноценной частью проекта «Ищейка» и, недолго думая, возвращается к порогу дома своей бывшей помощницы с предложением в восстановлении должности, приплетая в качестве шутки: «Разъебем их аналог программы защиты свидетелей?».

Им обоим есть за что отомстить и найти они для этого могут такое количество виновных, что хватит и на всю историю «Граф Монте-Кристо». Помимо рекрутирования новобранцев и их обучения, Тайлер старательно подчищает хвосты за собой и Миллер, обеспечивая им путь «к светлому будущему», где они еще смогут появиться на пороге каждой мрази, поставившей свою подпись в двух папках с черным кожаным переплетом. Но прямо сейчас они заперты под Куполом мало-известного городка, где каждый из них пытается вызвать в своем сознании до кучи новых целей, напротив которых необходимо поставить галочки о выполнении, лишь бы не сойти с ума от того, что все самое важное осталось где-то в Нью-Йорке. Удается им так себе, и приходится играть частично совсем непривычные роли, где Рид, например, являет собой чуть ли не папочку для сборища кровожадных убийц, гордо именуемыми охотниками, у каждого из которых в голове работает один простой алгоритм – психологическая травма (в степени как ты еще не ебанулся совсем девочка моя / мальчик мой) умноженная на косинус безугольного Купола (в степени все тут ебанутся до нужной кондиции совсем скоро) равно локальный ебаный апокалипсис, который мир даже не заметит.

Помните, как у Толстого? Когда Болконский, рухнув на землю, с философским чувством полного одухотворения разглядывал плывущие по небу облака и размышлял о смысле жизни?
У меня всё было не так. Под грохот разрывающихся снарядов и концерт из воплей погибающих жителей, с пробитыми внутренними органами, я захлёбывалась собственной кровью, глядя на затянутое дымовой завесой серое небо Лондона 29 декабря 1940 года. Масштабные налёты на мой любимый город сделали меня одной из тысяч жертв того дня.
Мы ехали в колонне военных автомобилей по Риджент-стрит, когда снаряд угодил прямо в середину нашего мчащегося не помню куда уже подразделения. Взрывной волной моё тело выбросило к зданию, и, кажется, я даже не чувствовала боли, просто хватала ртом пузырящийся кровью воздух и пыталась из последних проблесков восприятия выдрать мысль, за что тридцатилетней медсестре, которая обещала свидание симпатичному ирландскому лётчику, уготована такая судьба.
Дочь виконта Норриса, не желавшая просиживать свою жизнь в глуши в полуразвалившемся родовом гнёздышке, при первой же возможности уехала покорять Лондон с помощью ума и дерзкого характера. Я сутками напролёт изучала книги по анатомии, хирургии, труды всех современных на тот момент врачевателей, и плевать хотела на презрительные взгляды типа “что эта женщина может понимать”.
Было так обидно умирать, оставаясь просто медсестрой, пусть и той, которую срочно вызывают на все сложные операции, а затем, с приходом нацистского зла, отправляют на передовую помогать полевым врачам в спасении солдатских жизней.
В тот день я находилась в Лондоне, мне дали небольшой отпуск, и, кто знает? Может моя судьба сложилась бы иначе, не окажись я там.
Умирать страшно, не верьте псевдо-храбрецам с их героическим выпячиванием груди, мол, стреляйте прямо в центр, я не дрогну. Поэтому когда надо мной склонилось едва узнаваемое, смутно различимое отлетающим навсегда сознанием лицо полковника Ричарда Карпентера со странным вопросом “хочешь жить?” я просто вяло кивнула и что-то прохрипела. А какого, чёрт возьми, ответа, он ждал?
Спасти меня могло разве что божье чудо, или сам Дьявол.
В личности вампира воплотилось всё и сразу.
Что было дальше помню лишь пятнами воспоминаний. Боль, неудобно лежу на заднем сидении чёрного авто, ухабистая дорога. Кого-то тащат и швыряют мне под ноги. Я не понимаю, чего хочет офицер? Он ругается на неизвестном мне языке, затем хватает чьё-то запястье и подносит к моим потрескавшимся губам.
Занавес. Конец первого акта. Второй начинается немного позже, в центре Дербишира, среди вековых деревьев. Мягкой, удивительно спокойной ночью.
Семья известных и загадочных меценатов - такими их видело общество, но по сути своей Карпентеры были влиятельным, древним кланом вампиров, которые предпочитали жить с прочим населением планеты в мире и относительной гармонии, построенной на взаимной выгоде. “Своих” они тщательно формировали веками, поэтому новеньких подвергали строжайшему отбору: не каждый случайно или специально обращённый мог обзавестись прославленной фамилией взамен прошлой, но мне повезло с набором личных качеств и, что уж скрывать, с симпатичным личиком, что являлось пусть и дурацким по сути, но всё-таки критерием. Когда ты к мощному авторитету и большим деньгам добавляешь ещё и внешнюю привлекательность - можешь рассчитывать на многое, а Карпентеры не привыкли довольствоваться малым. Главе клана, древнему и могущественному вампиру Рорку, изначально было не по душе появление блондинки в окровавленной униформе английской медсестры на пороге родового поместья, и тем не менее мне как-то удалось покорить сердца скептически настроенных аборигенов. Я была напугана новыми для себя обстоятельствами, но решительность взглядов, демонстрация волевого характера и адекватная для юной кровососки реакция на жажду день за днём убеждали Карпентеров в том, что такую адекватную дочь они не против заиметь. К тому же у меня была мощная поддержка в лице того, кто подарил мне шанс на новую специфическую жизнь.
Рика я любила и люблю, как брата, наставника и самого близкого друга, и даже теперь его мнение для меня является куда авторитетнее, чем этого сухаря Рорка, которому на вид едва дашь сорок пять, но по поведению он настоящий брюзга а-ля “вот в наше время!”, поэтому называть его дедулей - великое счастье для моего склонного к игре на чужих нервах сердечку.
Учиться быть сверхсуществом оказалось довольно сносно, да и новая семья меня, в основном, радовала, за исключением одной крайне раздражающей и двинутой на всю голову особы. Анжелике на момент её заслуженной, пусть и довольно отвратной, гибели было около восьмидесяти лет, и эта вампирша по праву заслуживала звания паршивой овцы благородного семейства. Не знаю, по каким причинам тот же Рорк не избавился от этой психопатки собственноручно, может не хотел белоснежные манжеты марать её кровью, кто его знает, но когда её не стало, казалось, даже стены старого дома глубоко вздохнули от облегчения.
Её поведение и игры с людьми доставляли немало беспокойства всей семье, потому что гадить эта девица умела, а вот убирать за не й приходилось другим. Анжелика была садисткой в самых извращённых смыслах этого слова, ей нравилось мучить и играться с теми, кого она держала на коротком поводке. Людей она обращала забавы ради, затем подчиняла молодняк себе и вытворяла всё, на что была способна её воспалённая фантазия. Вразумить пытались, угрожали изгнанием, и на какое-то время она могла успокоиться и стать паинькой, затем всё повторялось снова. И снова.
Я была новенькой, поэтому она тут же захотела взять меня в оборот, но короткий разговор с Ричардом заставил Лику передумать. Правда, не помню, чтобы они использовали слова. Кажется, мой создатель просто пробил её головой несколько шкафов.
Наслушавшись о психопатичных выходках Анжелики, никогда не думала, что стану их свидетельницей дольше, чем на случайно увиденные пару минут, полных отвращения к подобному. К тому же представить не могла, что поспособствую гибели этой ненормальной.
Что ж, это был красивый молодой человек, и… не знаю, наверное в душе я до сих пор всё та же медсестра, которая рвётся в самую гущу событий, чтобы вытащить тяжело раненого бойца. Вампирская сущность не вытравила из сердца основательную долю сострадания к тем, кто этого заслуживает, но я стала более яростной в отношении своих личных врагов и всяко-разных мерзавцев. Терпеть не могу тех, кто самоутверждается за счёт чужих страданий, поэтому тогда, поддавшись импульсу, тайком навещала несчастного, которому не повезло попасть в руки Анжелики. Я ещё только училась манипуляциям с чужим сознанием, поэтому попытки помочь воспринимала и как персональную тренировку. Будучи девушкой амбициозной, поставила себе цель стать лучшей во всём, и иду с этим принципом, гордо вздёрнув подбородок, на протяжении всего своего существования.
Процесс избавления от влияния Лики над чужой волей занял намного больше времени, чем хотелось бы, к тому же в какой-то момент приходилось вмешаться и Ричарду, но результат шокировал многих из нас. Мы предполагали разную степень озлобленной реакции, но масштабы оказались колоссальными.
Как бы то ни было, новоявленному вампиру сошло с рук подобное зверство, ведь даже те, кто вслух не решался это произнести, тихо сами себе соглашались: она заслужила.
После окончания войны Карпентеры, и я в их числе, стали ещё активнее налаживать дела в развивающемся мире. Меня же не покидали мысли о врачебной деятельности. В годы человеческой жизни моей основной мотиваций была именно помощь людям, а потом к этому примешался сильнейший исследовательский интерес. Кто сказал, что вампир не может стать хирургом? Отменный уровень самоконтроля позволяет легко смотреть на кровоточащую артерию без желания присосаться к ней, как к коктейльной трубочке.
На это потребовалось время, много практики и обучения, зато теперь я по-настоящему счастливо реализовалась и двигаюсь дальше по велению своего хотения.
Современный мир с его технологиями и стремительным развитием медицинского сектора в плане бизнеса предоставил много возможностей моей семье для обогащения и доступа к такой вещи, как донорская кровь. В моей Нью-Йоркской квартире есть особый холодильник на случай, когда на кормёжку с каким-нибудь горячим красавцем нет настроения. Сильно-независмые женщины проводят вечера в компании кота и бокальчика вина, а у меня плещется кое-что посерьёзнее.
Частные центры, больницы, фармацевтические лаборатории и завод в Швейцарии - Карпентеры светят своими делами по всему земному шару, мило улыбаясь на камеры, при этом не расставаясь с лазуритовыми серьгами, браслетами и кулонами. У одной моей сестрицы соски проколоты, камушки так и блестят, когда она голышом в бассейне купается. Очень даже эффектно, мне нравится.
Пятнадцать лет назад благополучно отпочковалась, переехав в США. Основной семейный бизнес процветал, я в последнее время вообще перестала заниматься врачебной практикой. Надоело. Люди вызывают всё больше скуку, мир стал очень предсказуемым (а мне всего-то 112 лет), но есть в нём и яркие моменты, конечно.
По большей части мне комфортно быть хладнокровной хищницей с белозубой улыбкой, которая берёт то, что пожелает, но никогда не даст взамен больше необходимого, если ты не друг или близкий родич. Или один наглый безумец, с которым хорошим девочкам лучше на связываться, а плохие с радостью свяжут его самого, если вы понимаете, о чём я. Спасла на свою голову.
Любовь? Нет, это опасная помеха. Подобные мне очень часто вызывают раздражение своим высокомерием и комплексами всесильности, а люди смертны, к ним опасно привязываться.
Собственно, как видите, у меня всё было отлично до момента попадания в этот городишко, в котором приходится выживать на его условиях. Вламываться в чужую квартиру, избегать солнечного света и питаться по-старинке. Кстати, первым делом опробовала на вкус этого гада, благодаря которому тут оказалась.
Со всякого рода шантажистами в нашей семье разбираются другие, есть среди нас любители решать возникающие проблемы такого мелкого масштаба, но мне как раз было скучно, к тому же оказалась в паре часов езды от Фолл Ривера. У какого-то журналиста с именем, которое меня вообще-то мало волнует, я даже запоминать не утруждаюсь, насобиралась обширная папка на Карпентеров, где он собрал доказательства тёмных делишек меня и моей родни. К слову, архив у него и правда обнаружился. Поужинав незадачливым дураком (естественно он живой; пока что), нашла на его компьютере всю нарытую информацию и с помощью гипноза выудила скрытые папки-файлы и распечатки и благополучно от них избавилась. Теперь болван, узнавший о мире сверхъестественного, бегает за мной хвостом и умоляет провернуть историю в духе “Интервью с вампиром”.
Разумеется, я злюсь, отчаянно наседаю на этот клятый совет и с радостью войду в его состав. Упс. Место занятно? Ну так создайте, мать вашу, ещё одно! Надоело торчать в этом городе. Я, конечно, жаловалась на скуку в последнее время, но это веселье уже где-то за гранью моих вкусов.

Он даже не уверен, что его странное имя действительно досталось ему от родителей, а не было выдумано служащей детского дома, вот насколько Джонатан Джеймс Вайсман сирота.
И, как ни странно, он вполне примирился с этим фактом. Более того, отсутствие родителей и, следовательно, семейных привязанностей, как и самого понятия «семья», в его жизни никогда не представало в качестве внутреннего конфликта – Джон просто столько, сколько себя помнил, воспринимал свое существование как данность.
Он не завидовал другим детям, которые находили себе семью уже в детском доме. Не представлял себя на месте главных героев счастливых рождественских историй. Не звал во сне маму и не интересовался, куда она, эта самая мама, исчезла, и почему у кого-то она есть, а у него нет.
Ему было вполне комфортно среди воспитателей и других таких же одиноких детей. Возможно, даже слишком комфортно – Джон был доволен своим существованием. Ему вообще было нужно немного. У него были друзья. Были воспитатели, сносно относившиеся к человеческим дворняжкам. Была немолодая леди, выступавшая в качестве нравственного ориентира, мисс Гузман, которая выражала крайнюю привязанность к умненькому, толковому еврейскому мальчику.
Мисс Гузман была первой, кто выявил в подрастающем Джонатане не только выдающиеся природные таланты, но и криминальные наклонности. Не очень знакомый с концепцией добропорядочности Джон тащил все, до чего мог добраться, используя для этого совсем не детскую смекалку, и проворачивал хитрые финансовые махинации с соседскими подростками, периодически забредавшими на территорию приюта. Это она, мисс Гузман, рассказала маленькому Джону, что с его данными он вполне может рассчитывать на непростое, но интересное и вероятно обеспеченное будущее, стоит только немного пересмотреть приоритеты и добавить к тяге к знаниям чуточку усидчивости.
Какую роль сыграла мисс Гузман в том, что, когда Джонатану исполнилось десять, именно он был представлен комиссии из четырех очень серьезных мужчин, ему до сих пор не известно. Может быть, женщина верила, что таким образом открывает воспитаннику дорогу в пресловутое прекрасное будущее, а может, не имела альтернативы – теперь это уже неважно.
Он и еще несколько ребят несколько дней находились под наблюдением приезжих, но про товарищей Джон ничего не знал. Он проходил бесконечные тесты, затем с ним беседовали люди в белых халатах, потом снова тесты – бессмысленная процедура длилась, казалось, целую вечность, покамест не был вынесен вердикт. Видимо, он что-то сделал правильно, раз в следующий раз его встретили просьбой собрать вещи.
Его забрали из приюта, ничего толком не объяснив. Перевезли куда-то далеко, заперли вместе с другими детьми и, казалось, пытались выяснить, кто из них помрет первым в ходе совершенно безумных упражнений. Со временем вокруг него становилось все меньше товарищей, а задания становились все менее невыносимыми. Он всегда был чуть в стороне от коллектива. Ему не были интересны другие будущие ищейки, он не искал с ними дружбы, и к нему, словно чувствуя это, тоже никто не тянулся. Скованный и настороженный после вынужденного отъезда из детского дома, где все ему было знакомо, Джон, сам того не понимая, взрастил в себе страх вновь оказаться преданным людьми, к которым он прикипел. Он и сейчас - взъерошенный и колкий, хотя и чуть смягчился со временем.
В представлении Джонатана многое упростилось за годы, которые он провел в исследовательском центре. Теперь ему кажется, что он всю свою жизнь посвятил обучению охоте на сверхъестественных существ, и если он вдруг выпадет из реальности, где является охотником, окруженный другими охотниками, то просто не сможет найти себе достойное применение. Пусть он так и не успел стать охотником по-настоящему.
Незадолго до взрыва его готовили к скорому дебюту на охотничьей арене, и до этого находившийся среди курсантов Вайсман был очень доволен тем обстоятельством, что наконец получит возможность применить полученные кровавым потом навыки. Он даже испытывал что-то вроде мандража, представляя первую миссию, свой отряд, и, что еще прекраснее, большой и непонятный американский мир, куда прежде их всех выпускали крайне неохотно.
…А потом все погибли.
Даже те немногие, к кому он привык за время жизни на военной базе. Даже менторы, которых он иногда ненавидел. Даже самые сильные, самые главные и самые знающие – погибли.
Он был в первой в своей жизни увольнительной, когда прогремел взрыв, и возвращался ведомый странной тупой и надсадной паникой. Обращаться было не к кому, идти было категорически некуда, и разбираться в случившемся было некогда. Тогда он успел лишь подумать, что и на руины смотреть ему, наверное, бессмысленно, потому что ничего, кроме еще большего смятения, он в их очертаниях увидеть не сможет. Однако других мест, куда он бы мог вернуться, не существовало. И там, в отдалении от воронки, вокруг которой шныряли люди, машины и возводились ограждения, растерянного и онемевшего его нашли вернувшиеся с миссии охотники во главе с Кристофером Блэйком.
Он зацепился за неожиданную возможность продолжить существование как утопающий – за спасительную руку. Ему было наплевать, придется ли убивать сверхъестественных существ, найдут ли они ответы, Джонатан стремился к выживанию без оглядки на произошедшее с базой. Где-то там остались погребенными под бетонными глыбами долгие годы беспрерывной гонки со временем, и впервые в своей недолгой жизни Джон чувствовал себя абсолютно, бесповоротно деморализованным.
Попав в Фолл Ривер, Джон с энтузиазмом принялся постигать некогда упущенные социальные догмы. Движимый скорее любопытством, нежели драматическими переживаниями, он с большим интересом стремится влиться в человеческую жизнь, словно бы не всегда замечая, какие ужасы происходят с жизнями окружающих.
Джон хорошо усвоил, что такое субординация, но вне ее он существует с непосредственностью, свойственной плохо социализированным людям. Где-то инфантильный, где-то – слегка эксцентричный, язвительный и плохо умеющий уживаться с другими людьми, с болезненно раздувающимся время от времени эго. Прекрасно осознавая, кто командир в полевых условиях, он в то же время с ехидной настойчивостью подвергает сомнению авторитет старших в повседневности, аккуратно прощупывая почву тонкими подколками.
Знакомый с обычной городской жизнью через экран ноутбука, книги и поп-культуру, он, оказавшись «на свободе» жадно поглощает все, до чего было сложно добраться прежде. С упоением ходит в старшую школу, наблюдает за другими учениками, иногда конфликтует с учителями.
И выискивает нелюдей между делом.

Ведьма-айтишница – горе в семье. Особенно такая неугомонная, как я. Иногда моим родичам действительно кажется, будто где-то под моей рубашкой спрятан спионеренный у Карлсона пропеллер, но это всё враньё и провокация, и вообще ничего не докажете. Он уже неделю как в ремонте. Да и что вы хотите от ирландки по крови и призванию? Кстати, пользуясь случаем, хотелось бы сказать спасибо маме и папе за их магические гены, а последнему отвесим дополнительный низкий земной поклон за математический склад ума и страсть ко всяким информационным технологиям.
У меня правда [ну честное слово!] замечательные родители, добрые и заботливые, с приличной такой долей отменного чувства юмора, особенно это ярко выражено у отца. Иначе и жить невозможно с женщинами, которые за не повешенную вовремя полочку могут вальнуть тебя лёгким разрядом молнии по ягодичным мышцам, придавая ускорения. Ответить тем же не позволяет воспитание, естественно. Есть ещё старшая сестра Шивон, умница, красавица, отличная иллюзионистка, хотя иногда такая зануда, что аж зубы сводит. Непонятно, в кого пошла характером. Говорят, наша пра-пра-прабабка – просто вылитая её копия. Ну, или она её. И, для комплекта, младший брат Кори, тот ещё оболтус и заноза в причинном месте, не зря мы двойняшки.
Живём в Фолл Ривере достаточно давно, чтобы свыкнуться с американским укладом, но катастрофически мало, дабы выветрился ирландский дух. Он вообще всегда с нами будет, отвечаю. Переезд родителей в США, когда Шивон было всего пару лет, дался семье достаточно легко. Их не тянуло покорять большие города, напротив: мама грезила спокойной уютной судьбой в живописном месте, чтобы дом где-нибудь у кромки леса, своя тепличка и тихий колдовской быт. Алиса О’Грейди быстро стала частью ковена Лайтфул, и за прошедшие годы стала весьма уважаемой ведьмой со слегка нереализованными амбициями управленца. Переоценила она свои мечты о мире и гармонии, всё-таки характер пальцем не задавишь, о чём не перестаёт упоминать глава нашего семейства. Как показала практика, исключительно домашние заботы подрывали моральный дух моей маман, и в этом мы с ней очень похожи. Ей нравится статус любящей жены и матери, но быть при этом ещё и известной местной активисткой тоже очень здорово. Донован О’Грейди, когда давным-давно только познакомился с очаровательной блондинкой и решил связать с ней свою судьбу, был, мягко говоря, в шоке от того, в какие дебри заносит его пассию. В конце концов, любовь зла, полюбишь и дамочку на метле. Результатом этого союза стали две лапочки-дочки и один гиперактивный сыночек.
А теперь от истории всего семейства перейдём непосредственно к самой очаровательной и невероятно скромной Карли. Реверанс. Пожалуй, я не самый плохой пример ребёнка, выросшего в дружной семье со слегка мистическим уклоном. Мать с отцом никогда не скрывали от своих киндер-сюрпризов, кто они на самом деле и что умеют вытворять.
Мама лечила все мои ссадины и ушибы не разрекламированными мазями, а различными травяными смесями, высокую температуру сбивала специальным отваром, а когда ленилась сама вытирать пыль, могла, лёжа на диване, при помощи телекинеза манипулировать салфеткой и делать уборку, продолжая спокойно отдыхать в горизонтальном положении. Меня это забавляло, особенно в раннем возрасте. Я знала, что рано или поздно сама научусь всем этим крутым штукам, буду показывать фокусы и подшучивать над друзьями. Надо отдать должное моим родителям, они вовремя заметили мои горящие глазки при виде любого проявления магии и тут же поняли, что нужен сеанс очень серьёзного разговора. Я часто слушала лекции о разных проявлениях нашей силы, как о хорошей, правильной, так и более тёмной, опасной. Мне старательно прививали бережное отношение к нашим способностям, учили грамотно применять их, существовать в гармонии с природой и быть благодарной ей за наш дар. Постепенно, с возрастом, ко мне приходило понимание: такая сила – не просто забава, а огромная ответственность, как бы пафосно это ни звучало. С годами мои способности крепчали, я училась контролировать и использовать их под строгим надзором родителей, которые стали моими первыми учителями.
Школьные годы – прекрасное время, где я находила выход своей неуёмной энергии. Нужно поучаствовать в акции по сбору средств для собачьего питомника? Конечно! Снять видео-ролик про наш класс? Давайте же этим займусь я! Короче говоря, к окончанию учёбы мало кто в школе не знал Карли О’Грейди, знаю, что бесила кого-то, аки выскочка, но чужое мнение всегда было для меня лишним фоновым шумом. Как меня не разорвало на части – сама удивляюсь. Красивая история из школьной жизни, да, но в этой сладкой сказке был свой коварный злодей. И у него было имя. Милашка Бун. Одно воспоминание о его физиономии заставляет меня строить в голове очередной коварный план, как бы посильнее ему насолить, хотя мы давно не дети.
У нас с этим пареньком была дружба наоборот. Проживая в одной части города, мы, по идее, могли бы даже стать друзьями, пересекаясь на улице и в школе, но не судьба. У этого качка и спортсмена всегда на уме были только девчонки и постоянный кутёж, ну самый настоящий раздолбай. Он, кстати, первым начал эту войну, и хотя мама настойчиво просила меня не использовать свои магические способности без реальной надобности и вообще-то шифроваться положено, я иногда тайком практиковалась в невинных умениях на Буне. Само собой, незаметно и чтобы этот болванчик ничего не просёк. Однажды он, правда, обозвал меня ведьмой, не подозревая, насколько был близок к истине. Но чтобы не раскрыть все свои карты, пришлось сделать вид, будто сильно обиделась.
Не знаю, что с ним творилось после окончания учёбы в школе, с горем пополам им оконченной, моя же дорожка побежала дальше, причём весьма стремительно. Поступив в университет подальше от родного города, постигала тайны информационных технологий и безопасности, активно грызла твёрдый гранит науки и веселилась на полную катушку вне стен родительского дома. Ох уж эта общага. Как… недавно это было, вообще-то.
Старательно отучившись положенных четыре года, была принята на работу в департамент полиции Нью-Йорка на конкурсной основе среди лучших выпускников своей специальности, в отдел, где сидят умники-программисты. Сбылась моя голубая мечта: наказывать плохих людей так, как я это умею лучше всего – при помощи мозгов, наблюдательности и компьютера. А магия – это уже приятный бонус, который к моей работе имеет весьма скромное отношение. Варить зелья можно в личное время.
И всё ведь было отлично! Суперская работа, друзья, бурные романы [сами вы преувеличиваете!], но тут в моей жизни наступает жесткий такой кризис. И имя ему снова Бун Чейз. Сначала конечно купол случился, а потом уже этот вампир новоявленный.
Но пока он не вполз в мою прекрасную жизнь, давайте добавим сладкой истории немного мрака: я в Нью-Йорке чуть не устроила полномасштабный пожар. Как обычно, история началась с громкого дела о кровожадном и неуловимом маньяке, на которого наше отделение убило много сил и нервов. По канону, моя внешность оказалась крайне подходящей по типажу для преступника, оказавшегося нашим же криминалистом, так что в одну неприятную ночь этот паршивец меня похитил. Только вот не сделал ставку на реальность существования магии, за что и поплатился, представ перед своими коллегами в виде обожжённого трупа. По официальной версии, пожар на заброшенной фабрике произошёл случайно, и чудом уцелевшая работница отдела аналитики оказалась жива, здорова, только подкоптилась немного.
Версия правдивая: мама, естественно узнав обо всём произошедшем, устроила мне истерику с угрозами вызвать из Ирландии бабулю, если я добровольно не вернусь в Фолл Ривер. Это слишком сильный аргумент, к тому же, признаюсь только вам, что шумный город меня порядком задолбал. В этих каменных джунглях было весело, но лишь какое-то время. Отнекивалась от отдыха долго, года три стабильно придумывая всяческие аргументы. Старательно убеждая себя в том, что именно там моё место и весь самый классный движ, слишком плохо слушала своё сердце. А его тянуло домой. Только почему-то никто не предупредил о ловушке!
- - - - - - - - - -
Что касается характера, тут я, конечно, смесь бульдозера с пушистым белым кроликом. В принципе, своей доброжелательностью пошла в мать, однако все свои лучи любви направляю только на тех товарищей, которые мне хотя бы немного симпатичны. Очень не люблю угрюмых людей и нелюдей, у которых личико все время кирпичом, так и тянет потягать их за щеки, чтобы появилось хоть какое-то подобие улыбки. Однако если мои первые попытки не увенчались успехом, быстро теряю интерес к такому странному кислому существу.
Жизнерадостная, общительная, не терплю одиночества и праздного валяния на диване, постоянно нахожусь в движении. Домой забегаю только на обед или вечерком, когда пора укладываться спать. Перед сном обязательно читаю что-то полезное или вожусь с очередным зельем. Довольно злопамятная, но не мстительная. Предпочитаю атаковать обидчика словесно, постоянно напоминая ему о его дурном поступке, в итоге надеясь, что он сам отправится на тот свет, потому что я его достала или совесть удавит. Иногда хочется, конечно, ментально отшлёпать какого-нибудь плохиша, но чаще всего мне удаётся себя контролировать в этом плане. Очень стараюсь использовать магию только во благо, как учили с самого детства, но выходит тоже не всегда. Озорной, даже в чем-то вредный характер даёт о себе знать.
Редко выхожу из себя настолько, чтобы потерять контроль над своими способностями и покалечить кого-то, обычно моя злость выражается в шикарных посылах нецензурными выражениями, и обязательно с улыбочкой на лице. Я таким образом выпускаю пар, матерясь, словно потомственный сапожник в пятом поколении. Не стыдно.
Гордая капец, редко наступаю на горло собственному мнению и принципам. Нужно хорошенько постараться, чтобы в чём-то меня убедить. Обожаю жаркие споры на интересные темы, желательно научного характера, потому что модный цвет лака для ногтей в этом сезоне меня, честно говоря, мало заботит. Азартная, быстро загораюсь какой-то клёвой идеей, а если не выходит реализовать её – жутко расстраиваюсь. Не до слёз, но губы, словно ребёнок без купленного мороженого, надуваю. Так и не скажешь, что уже 28 годков стукнуло.
Меня определенно точно можно назвать шумной, не умею тихо разговаривать и выражаю свои эмоции на полную катушку. Мой заливистый хохот слышен, я надеюсь, на другом континенте. Люблю людей с чувством юмора, сама та ещё шутница, правда, не все мой талант комика оценивают по достоинству и грозятся: «Ещё одно слово – ушатаю». Буки.
Ирландке положено пить мощно, круто, с последующими историями для будущих поколений. Но я слегка бракованная и чаще всего выступаю за ЗОЖ, ведь знаю, какой становлюсь в подпитии. Могу какое-то время не притрагиваться к алкоголю вообще, а потом напиваюсь так, что на утро смотрю на телефоне какой-нибудь подружки видео, как весело мне было приставать к длинноволосому роскошному мужчине с внешностью викинга. Естественно, со словами о вечной любви и просьбой увезти меня на своём драккаре, чтобы сделать женой вождя племени.
Не особо трусиха, хотя высота вызывает неприятное щекотание внизу живота. А ещё клоуны. Подозрительные типы, недаром про них столько фильмов нехороших снимают. Даже детская фотография сохранилась, где мои брат с сестрой с улыбкой таращатся в камеру, а у меня такой ошарашенный вид и немая мольба в глазах «умоляю, спасите». Бедолага так старался нас развлечь, только я была непреклонна: это маньяк-убийца и ночью он придёт именно за мной, ведь я его раскусила.
Может показаться, будто я вся такая беззаботная и не приспособленная к жизни, да ещё в розовых очках разных моделей, потому что по большей части веду себя не как суперсерьёзная мадам, но сильно не обольщайтесь. Когда надо, ошарашу непривычным спокойствием, строгостью и неприветливостью. Приходите в нужные дни месяца, ага.

Эта история началась 17 лет назад, когда Алекс еще был младенцем и мало что понимал в этой жизни. Может и сейчас он понимает не слишком много, но для этого у него вся жизнь впереди. Возможно, начало этой истории могло стать трагедией и сейчас бы мы об этом и не говорили, но у судьбы были свои планы и она очень странно, как это бывает у судеб, распорядилась с жизнью юного оборотня. Александр, таково полное имя Морриса, было написано на клочке бумаги, и еще кулон на шее, были тем наследством, что досталось младенцу от неизвестных родителей, когда он оказался на пороге дома Вендэла Вагнера. Почему приемный отец не избавился от младенца, не известно, видимо в тот момент карты так легли или у Вагнера есть на то свои причины, спросите у него, а может потому, что сам Алекс перестал орать как резанный, как только его взяли на руки и очень внимательно следил своими глазами за мужчиной, а потом окончательно успокоился, затих и уснул. Совсем юные годы Алекс естественно не помнит, а вот первое воспоминание, которое он до сих пор хранит в памяти, так это то, когда он маленький непоседа, в возрасте трех лет, грохнулся в реку и отец его вытащил из воды, не давая утонуть. Моррис помнит именно то чувство, когда прошел весь страх и он понял, что с ним ничего не случится, пока рядом отец. Да, да именно отец, таковым Вендэл Вагнер и стал для Алекса. Это чувство якорит его до сих пор, эта связь для молодого человека так же сильна как и детстве. Доверие и чувство защищенности рядом с отцом всегда было тем столпом, на котором и строились их отношения. До определенного возраста все шло как у обычных людей, за исключением того, что семья их была не столь полной, но мальчишке тогда всего хватало, он не особо думал об этом, он рос счастливым ребенком, которого воспитывал отец, явно понимающий в этом непростом деле куда больше, чем кто либо. Опыт, в силу настоящего возраста Вагнера, ведь никто не отменял. О том, что он приемный ребенок, Алекс узнал в 8 лет, когда пришел к отцу и спросил, почему он носит другую фамилию, а не ту же что и он. Вендэл тогда все рассказал и не стал городить какие-то сказки, небылицы. На удивление эту новость Алекс тогда воспринял спокойно, хотя он до сих пор не может понять причин, почему биологические родители его бросили и потому даже не стремится их искать. Если копнуть глубже, то обнаружится обида и не понимание этого, камнем лежат на душе молодого оборотня. Но Вендэл Вагнер сделал все, чтобы жизнь Александа была более чем счастливая и беззаботная. Жаловаться, в том, что Алекс рос заброшенный и воспитывали его в черном теле, не приходится, все было как у всех, и строгость, если она была нужна и объяснялись истины, прививались нужные знания, умения, было настоящие воспитание и все отношения между отцом и сыном строились на доверии, понимании и диалоге, а не страхе и диктатуре. В общем парень имел вполне счастливое детство и заботливого родителя. Потому в свои 14 лет он не побоялся прийти к отцу и сообщить о том, что ему нравятся парни, так сказать открыться и не бояться осуждения, а ведь не всем так повезло с родителями. Кто знает, возможно, это было незаметное влияние Вендэла, так как есть мелочи, которые хоть и происходят будто сами собой, но не всегда пропускаются мимо юного сознания. Доверие – это то, что дает силу Алексу, потому он не боится быть собой, не боится показать свои слабости или особенности отцу, не боится говорить о том, что волнует, переживает, потому что не боится услышать осуждения, скорее это будет поддержка или дельный совет, если он будет нужен. Моррис ценит мнение отца и всегда готов его выслушать. Вендэл для него очень важен и чего уж там греха таить, Алекс привязан к отцу и любит его как настоящий сын. Александр много путешествовал с отцом, даже несколько лет прожил в Японии. Он быстро схватывает языки, легко обучился нескольким просто общаясь с местными людьми, в том числе он говорит и по-японски. Его кругозор хорошо развит, он любопытен, Алексу нравится изучать что-то новое, историю, географию, искусство, он любит читать книги, если он не ходит на тусовки, что тоже любит, то скорее всего валяется дома с книгой или в наушниках, музыка это еще одна страсть юноши. Он обучен этикету, так что вполне может пойти хоть к английской королеве на прием! Хорошие манеры, вполне вяжутся с тем, что он может найти общий язык с любым человеком, он легок на подъем, задорный, веселый, много улыбается, знает что привлекателен, уверен в себе. Хороший сын, которого не стыдятся, хотя конечно иногда скрывают от определенных личностей, вампиров например, из-за всей той ситуации, что сложилась в их семье. Забегая вперед, стоит сказать, что истинную сущность отца, Алекс не знает, и это уберегает его от тех неприятных моментов, которые могут произойти, или это все же Вендэл старается изо всех сил его уберечь, кто знает. Алекс считает себя вполне обычным человеком, ну конечно иногда есть странности, но все это списывается именно как странности и не копается глубоко. В его возрасте еще рано слишком заморачиваться и выискивать какие-то несостыковки, хотя своеобразные и даже устаревшие обороты речи в обиходе отца, все чаще бросаются в глаза. К тому же иногда все списывается на травку, которую парень употребляет на тусовках, но вот об этом скорее всего отцу не рассказывается, не стоит расстраивать родителя. Хотя последнее время у него все чаще случаются эти сбои в матрице, как он их называет. Нераскрывшаяся сущность оборотня стала все чаще давать о себе знать, потому что странностей становится все больше. Без отцовского присмотра Алекс, достаточно распущенный парень, считает, что жить надо в кайф, конечно же он не переступит какие-то границы, у него есть и свои принципы, но в личной жизни он вполне свободен и легок. Секс на один раз, его не смущает. Молодость дана для того, чтобы делать глупости, стать взрослыми всегда можно успеть. Но вот только всю эту молодость заперли в лучшую частную и закрытую школу. Все это не слишком понравилось Алексу, он даже попытался покачать свои права, но ситуация была такой, что отец должен был уехать, а взять сына в очередное путешествие он не смог в силу того, что Александру надо было все же закончить свое обучение в школе. Последние классы всегда самые сложные, задача была поставлена, а Моррису осталось лишь вздохнуть и подчиниться. Все шло как и планировалось, Алекс хорошо учился, регулярно получал от отца открытки, таков их был уговор, ведь Вендэл не первый раз уезжал по своим делам. Иногда его путешествия были более длительными, иногда всего несколько недель. Рождество 2020 они как и прежде встречали дома. У каждой семьи есть свои обычаи и потому Алекс любил это время, он будто вновь возвращался в детство. Ничего не предвещало изменений, только вот с весны 2021 года от отца перестали приходить открытки. В начале, это вызвало удивление у парня, но беспокоиться он стал намного позже, когда прошло лето, а ни одной открытки так и не пришло, что уж там, ни одного сообщения. Отец будто пропал и след его простыл, но такого в размеренной жизни парня еще не случалось. Да, Вагнер уезжал, бывало, на несколько месяцев по своим делам, по работе, как он говорил, но связь всегда была. Беспокойство и тревога стали нарастать, словно снежный ком, с нового учебного года. Когда всех отпустили на каникулы, Моррис, прибыл домой и с удивлением обнаружил, что тот остался таким же, как и несколько месяцев назад, когда он сам тут был, наслаждаясь бесконтрольным летом, устраивал тусовки и просто прожигал свою юную жизнь. Ведь каждый подросток мечтает так провести лето, в свое удовольствие, когда родителей нет рядом. Но в тот момент, Алекс ощутил настающую панику и тревогу, чутье подсказывало, что произошло что-то непоправимое, страшное. Несколько дней он просто пытался дозвониться до отца, писал ему на почту и уже не знал, что и думать. Даже в полицию хотел заявить о пропаже человека. Все это казалось ненормальным, пока светлая, неожиданная мысль не посетила его голову, когда он наткнулся на все те открытки от отца, что всегда хранил. Сложив их все, что он получил последними, Алекс, только сейчас понял, что они очень похожи друг на друга, а японские иероглифы в конце каждой, тогда казались странностью, непонятной припиской, всего один символ и только, но сейчас они будто сложившийся пазл указывали путь. Каждый иероглиф, словно указатель. Сложив все вместе, Алекс прочитал послание, которое может и не должно было быть прочитанным, но японской символикой они с отцом, в былые времена, занимались вместе. Потрясенный и обеспокоенный, Алекс собрал необходимые вещи и отправился в путь, на который указывали символы. Дорога и засекреченное послание от отца привели его в Фолл Ривер, где начиналась совсем другая история их семьи.

Если бы Джеймсу на этапе формирования зиготы дали возможность выбрать место и обстоятельства своего рождения, то он бы уверенно заявил, что согласен родиться хоть глистом в жопе орангутанга, только не в ковене Бондурант. Джеймс вообще родился только потому, что Бутч, первый и старший сын одной из входивших в ковен супружеских пар, волею судьбы оказался лишен выдающихся колдовских способностей. Для семьи, больше всего на свете ценившей талант к магии, подобное оказалось ударом страшнее внезапной смерти – они считали Бутча позором, которому нет места среди выдающихся, блять, ведьмаков, каковыми себя мнили Бондуранты. Поэтому родители, стремясь загладить вину перед ковеном и стереть темное пятно со своей репутации, и сделали Джеймса. В надежде, что хотя бы второй сын проявит способности, достойные древней фамилии.
И Джеймс проявил. Не сразу, а лет в шесть, когда, разозлившись на старшего брата, случайно разнес их задний двор, практически его уничтожив и серьезно поранив Бутча. Родители, будучи сильными ведьмаками, сразу же измерили потенциал младшего сына – который оказался таким внушительным, что им заинтересовался сам ковенский глава. Выходило, что он имел охуенные задатки, обещал вырасти в кого-то, кто нагнул и превзошел бы и своих родителей, и Деймона, и вообще нахуй весь Фолл Риверский магический бомонд.
Но Джеймс нахрен не хотел этого всего. С детства болезненный и склонный к меланхолии мальчик всюду таскался за старшим братом, и от жизни ждал всего лишь возможности бесконечно играть с Бутчем и хорошо кушать, долго спать и поменьше учиться. Но к своему сожалению и к радости родителей он обладал исключительными способностями, не умещавшимися в маленьком теле и причинявшими ему массу неудобств – магия, которой он не умел управлять, довлела над Джеймсом и работала по принципу волшебной кувалды, которой не было разницы, куда бить и кого убивать. И в этом Деймон Бондурант, амбициозный и расчетливый колдун, увидел возможность поднять авторитет своего ковена, сделав Джеймса цепным псом и оружием массового поражения в одном лице.
От переутомления , вызванного частыми упражнениями по управлению колдовством, изнурительными лекциями о правильном распоряжении имеющимися талантами, сопровождавшимися физическими наказаниями, Джеймс существовал бледной тенью самого себя. Все детство его мучили, вынуждая постоянно колдовать, а в отрочестве он окончательно закрылся, подсознательно пытаясь подавить магию, в которой он видел наказание, а не благо. Из-за этих попыток сдержаться он мучился головными болями, мало спал, не мог есть – и с тех пор, кажется, не восстановился. Джеймс до сих пор вечно уставший, невыспавшийся, заебанный и, кроме того, страдает клинической депрессией, сочетающейся с ПТСР.
Единственной отдушиной в его несладкой жизни всегда был Бутч, которого Джеймс любил с самого начала беззаветной и всеобъемлющей любовью. Старший брат во враждебном и неуютном доме, ассоциировавшемся исключительно с болью, отвержением и усталостью, оставался тихой гаванью, вечным союзником, в котором Джеймс никогда не сомневался. Он прятался за ним, когда было страшно, и искал утешения, когда уже не мог выносить уроков Деймона. И Джей знал, что Бутч никогда его не бросит, как бы не складывались обстоятельства. Они сбежали, когда Деймон обещался забрать Джеймса в свой дом, чтобы повысить интенсивность обучения и, пожалуй, наказать подростка за неподатливость. Джею было четырнадцать. Бутчу – девятнадцать. Они ушли в безызвестность, у них было всего восемьсот долларов и много, много ненависти, питаемой ко всему, что связано с семьей.
За ними гнались, их преследовали; и братья понимали, что в стремлении вернуть Джеймса ковен в первую очередь убьет Бутча, в котором они не видели ничего, кроме позора и предателя. И Джей, впав в беспамятство от ярости и страха, их всех проклял. Его проклятие позволило им скрыться, но из-за того, что было наложено импульсивно и бесструктурно напуганным подростком, ударило их отдачей. Повредило глаза Джеймса – сделав их гиперчувствительными к свету, подарив постоянную резь и неумолимо ухудшающееся зрение. К тридцати пяти годам Джеймс неспособен смотреть на мир без специальных заколдованных очков, становится абсолютно слепым в темноте и не выносит долгого напряжения.
Затерявшись в большом мире, Джеймс, который к нему не был готов, понятия не имел, что дальше делать. Но Бутч сказал, что все будет хорошо, настоял, чтобы Джеймс под фальшивым именем закончил школу. Джей точно не знал, чем брат зарабатывал на жизнь, и на его вопросы Бутч отмахивался, отшучивался, переводил тему, и однажды Джеймс просто перестал интересоваться. Выпустившись, Джей выразил желание поступить в медицинский колледж – ему казалось, что так он точно сможет стать полезным для старшего брата, выбравшего военную стезю. Мечтал, снедаемый тревогой и беспокойством, что присоединится затем к Бутчу в службе, где, став врачом, будет страховать его, обеспечивая надежный тыл, и при этом не будучи обузой.
За время, что братья провели раздельно, Джеймс, всегда отличавшийся умом и сообразительностью, с отличием закончил колледж, а затем вступил в ряды ВС США. Где его, с учетом имеющегося образования, без особенных проблем отправили учиться на врача – разумеется, с обязательствами, требующими от Джеймса вернуться на поле боя. После, заимев лицензию, Джей продолжил – прошел резидентуру на базе одной из военных клиник, где из него сделали травматолога-ортопеда, и без лишней скромности Джей может назвать себя ахуеть, блять, каким доктором. Он, естественно, не совался в высокие медицинские технологии, но, кажется, просто от природы талантлив. Ему приходилось оперировать в жаре Ближнего Востока, там, где рядом с операционной разрываются снаряды, случалось собирать по частям разъебанные тела несчастных сослуживцев; он видел бесчисленное множество смертей, пережил невероятное количество артобстрелов, не выпуская из рук скальпеля. Научился, пусть и грубо, использовать исцеляющую магию. Однако к жизни умирающих Джеймс возвращал чаще собственными силами, а не благодаря колдовству.
Надавив на руководство, Джей воссоединился с Бутчем, став частью медицинского сопровождения морских котиков. Это было отличное время – Джеймс всегда знал, что брат ни в коем случае не помрет, пока он рядом. Они ходили вместе в бой, что было возможно с учетом имеющейся у Джея боевой подготовки; Джей часто вытаскивал Бутча из абсолютных жоп, куда тот совался, походу, просто от природной придури, и продолжал добросовестно выполнять свои функции в ранге лейтенанта своего собственного отряда, состоявшего из фельдшеров, медбратьев и пары других компетентных врачей. Еще ему пришлось, переборов подсознательную неприязнь к колдовству, все же овладеть частью магических знаний. Они существовали в таком симбиозе достаточно долго, чтобы напитаться атмосферой постоянного риска, нечеловеческих условий и невозможных нагрузок. Бутчу удавалось балансировать на грани между поехавшим берсерком и универсальным солдатом, в то время как Джей научился навыкам ведения боя вынужденно – ему адреналиновые всплески и ежечасные смерти остопиздели сразу же после первой операции. И без того склонный к рефлексии, вечно пребывающий в объятиях депрессии, он страдал, в первую очередь, от извечных перепадов настроения от «ровного» до «уебищно отвратительного», и прогрессирующей слепоты. Временами Джеймс не мог подняться с постели – тогда он и был обследован армейским мозгоправом, выставившим ему диагноз и назначившим серьезные антидепрессанты вместе со стабилизаторами. Джей говорил Бутчу порой, что не знает, нахрен он живет, и погружался в такое глубокое уныние, из которого выбраться ему помогали лишь таблетки и присутствие старшего брата.
Кроме того, тело, сдерживающее рвущуюся наружу магию, не позволяло Джеймсу чувствовать себя нормально ни на секунду. Он быстрее уставал, не спал, мучимый то кошмарами – зачатками нереализованного дара предвидения, то горел в лихорадках, потому что не пользовался доступной ему магией стихий. На фоне армейского произвола, из-за которого они мотались по всему миру вне зависимости от своих желаний, симптомы усугублялись. Лишенный времени на спокойное познание дара и возможности посвятить себя хоть какому-то обучению Джеймс страдал, а Бутч видел, что брат не выносит бешеного темпа их жизни.
Поэтому, когда Джеймс едва не спалил все их расположение, ударившись в беспамятство, ими было принято решение демобилизоваться. Однако братья не умели и не знали ничего, кроме войны, поэтому мирной жизни для себя не видел ни один из них. Так что Бондуранты отправились заключать контракты в качестве наемников. С их послужным списком то не составило проблемы – их взяли в ряды ЧВК мгновенно.
Там было проще. Они сами выбирали, куда и когда отправиться. В разных странах Джеймс связывался с колдунами, на которых выходил окольными путями, и смог освоить магию в достаточной мере – чтобы не умирать от сжигающей его изнутри силы. И оставался рядом с Бутчем. Всегда. Каждую секунду. Потому что не умел – и не умеет до сих пор – по-другому. Новые сражения, большие деньги. Джеймс затем обнаружил, что ему нравится, когда их общий банковский счет сверкает огромным количеством нулей после внушительных цифр; и так он превратился в ходячий банкомат, жадный до денег и достатка. Оказывается, Джеймс любит деньги. И не любит, когда их нет. Тратить их ему тоже не нравится. Поэтому он с осуждением наблюдает траты Бутча, никогда не заботившегося в должной мере об их бюджете – Джей неизменно нудит, что можно и подешевле, и отказывается шевелить даже мизинцем левой ноги, если ему не сулят за это приличную сумму.
Впрочем, ЧВК ему тоже не нравилась. Джеймсу нравилось, что контракты приносили деньги, а больше – ничего. Разве что ему импонировал Рэйч Веласкес – прикольный парень, оказавшийся с ними в одной связке совершенно случайно, и степенью своего распиздяйства он крайне резонировал с Бутчем, компенсируя это медицинским бэкграундом. Рэйч некогда служил в медицинском сопровождении, совсем как Джей, и естественным образом он вписался в дуэт Бондурантов, превратив его в трио.
Поэтому, когда на глазах Джеймса Рэйча разнесло в исходе взрыва, это не забылось. Джей, наверное, впервые в жизни осознал, каково это – когда твой главный страх осуществляется. Когда гибнет брат, с которым ты не собирался расставаться до конца своих дней. Позже Бутч и Джеймс, в очередной раз меняя фамилию, решили, что назовутся в честь погибшего товарища, и так два нордических европейца заимели испанскую фамилию.
Сказка закончилась, когда Джеймс не смог больше скрывать от Бутча насколько ухудшилось его зрение. Он больше не мог стрелять так, как стрелял раньше, и во время работы, если приходилось вставать за операционный стол, ему приходилось тратить все силы на поддержку самого себя – различать сосуды и мышцы с умирающими глазами было сложнее с каждым днем. Бутч, разумеется, не смирился, и вот они уже летят прочь, далеко от прежних своих дислокаций, и окрыленный Бутчер с жаром убеждает Джеймса, что пора вернуться в Фолл Ривер. Ковен Бондурант, судя по их данным, распался в исходе междоусобицы, когда кто-то возжелал завладеть обширной библиотекой и властью прежних хозяев. В живых остался дядя Ангус – единственный, кто оказывал беглым братьям поддержку до и после их побега. Будучи отшельником среди своих, он считался почти сумасшедшим, однако оставался в здравом уме до последнего, предпочитая забвение участию в кровавых ритуалах, некромантии и убийствах. Дядя Ангус, считал Бутч, сможет что-нибудь сделать. Дядя Ангус, в конце концов, должен знать, откуда проистекает проклятье, ударившее по Джеймсу.
Джеймс же последовал за Бутчем, убежденный, что тот не мог, просто не был способен ошибиться. Конечно, не без сомнений – Джей до сих пор питает полуосознанный страх перед Фолл Ривером, Бондурантами и колдовством, которое исповедовал их ковен. В нем все еще тлеет старая детская травма, он не произносит имя Деймона вслух, в кошмарах видит подвалы, магические круги и руны, слышит собственные крики, утопает в беспомощности и боли. И, разумеется, не рассказывает об этом брату.
Джеймс давно перестал надеяться на исцеление. Он смирился с тем, что скоро ослепнет, и научился жить с предвосхищением грядущих лишений. Ведьмаки ведь, на самом деле, умеют многое – в том числе и компенсировать физические изъяны. Он часто говорит Бутчу, что, в принципе, не против, если однажды, проснувшись, не увидит его лица. Главное, чтобы они оставались в безопасности. Чтобы Бутч был в безопасности. И если цена этому – его глаза, то так тому и быть.
Панчлайны: «мне слишком мало платят для этого дерьма», «я устал», «Бутч, блять!», «я уже просто не вывожу», «дайте скальпель, я быстро»
- страдает хронической бессонницей, но не расстается с надеждой однажды выспаться;
- почти слепой, но вы об этом не узнаете, пока не снимете с него очки. по преданию, в них даже спит;
- пьет антидепрессанты, а потом пьет виски;
- в депрессии с 2001 года;
- однажды выпал в окно, потому что зевал;
- имеет коллекцию заколдованных очков с затемненными стеклами и возит ее в чемоданчике;
- секс по любви, но любовь – это конструкт;
- очень воспитанный, знает какой вилкой есть улиток, а какой выкалывать глаза;
- любит, когда чисто, а когда не чисто – не любит;
- не двигается, если ему за это не платят;
- сильный колдун, о чем в курсе, но не то, чтобы очень;
- кастует адское пламя, крича «авада кедавра»;
- умеет в стихийную магию, исцелять и сносить стены, когда злой;
- умный, но Джей не любит думать, Джей любит спать;
- позывной «Джей-Джей»;
- считает без калькулятора, но только деньги;
- всерьез задумывался на гражданке пойти работать в больницу, но лень;
- однажды чуть не женился на Кубе, был украден со свадьбы собственным братом;
- стреляет метко, но редко;
- «пожалуйста, не прикасайтесь ко мне» - как жизненное кредо.

...А-а-а, ну садись-садись, приятель, располагайся поудобнее да наливай себе кружку пенного; сейчас расскажу тебе грустную историю одного славного парня по имени Лерой Ричардсон. Что в ней такого грустного, спросишь ты, если его родители были талантливыми и успешными ведьмаками, а сам он был первенцем и счастливым любимым ребенком? Ну… Любимый это сильно сказано, конечно. Способностями к магии природа его обделила, - были, конечно, какие-то магические ошметки да проявления тут и сям; но вообще ни разу не такие впечатляющие, какие полагалось иметь отпрыску двух чистокровных колдунов. Другое дело младший братишка: о-о-о, в богатом на магиеизвержение Неймаре родичи души не чаяли, он был главной надеждой для маменьки с папенькой, будущим чемпионом. Если б только кто знал, как все впоследствии обернется, ха-ха.
Но обо всем по порядку. Пока что этот незаслуженно обласканный родительской любовью спиногрыз растет себе и радуется, в то время как бедняге Лерою приходится вырывать с боем каждый кусок родительского внимания и заботы. Месяцы кропотливой учебы и идеальные оценки даже вполовину не впечатляют их так, как оживленная Неймаром дохлая соседская кошка. Да боже, это ж просто накачанный магией блохастый кусок шерсти... Ну ничего себе достижение. Но родичи были в восторге; их волновал только дурацкий ковен и желание привести туда могучего мага, повелевающего жизнью и смертью. И они его получили. Ох, от души, мать их, получили! Этот придурок умудрился при посвящении изничтожить половину ковена и родителей до кучи, чертов психопат. Лерой уже успел к тому времени окончить школу и поступить в университет во Флориде; но, узнав о катастрофе, бросил все дела, чтобы срочно вернуться назад и так отколошматить непутевого братца, что тот еще трое суток потом сплевывал кровью. Через пару дней, конечно, остыл и извинился: он знал, что брат его, быть может, тупой, как ножка от табуретки, но парень беззлобный, и вышла эта катавасия явно случайно.
Разобравшись с историей с аннигиляцией ковена, старший Ричардсон вернулся на восточное побережье и дополучил свое образование финансиста. Правда, поработать в этой стезе он так и не успел, - его взяли под теплое крылышко братки из местной мафии. Работенка была непыльная, хоть и, как ни парадоксально, грязная, - но Лерой был и не прочь замарать руки. Пригрозить одному, отрубить пальцы другому, пошантажировать третьего - дело плевое, зато, черт возьми, прибыльное. Банда эта еще к тому же оказалась стаей оборотней, так что позже в качестве заслуги перед товарищами Ричардсону предложили стать одним из этих шерстистых. Обменять свою скудную убогую магию на волчью скорость, силу и чуйку звучало как годная сделка, так что Лерой особо и не думал.
И все было славно: преступный бизнес крутился, а баблишки текли в карман рекой. Лерой привык жить роскошно и на широкую ногу, - прикупил себе квартирку с видом на побережье, спорткар и коллекцию дорогих костюмов; нашел подружку и завел оранжерею с редкими тропическими растениями. Порой Ричардсон отправлял деньги и оставшимся в живых членам семейства, старательно, впрочем, обделяя Неймара. А потом в один не очень прекрасный день Лерой зафакапился. Славно так, хорошо продолбался. Обкурившись и нажравшись в слюни в баре, он разболтал одному из новичков банды о большом готовящемся ограблении; в итоге тот оказался, мать его, копом под прикрытием. Так что во время того крупного дела треть мафиозного клана повязали и еще четверть перестреляли к чертям. Сам Ричардсон чудом сделал ноги и понял, - ему хана. Окончательная и бесповоротная. Поэтому наспех собрав вещички и пообещав подружке, что как только он вернется, они непременно разберутся со всеми проблемами в их отношениях, Лерой решил затаиться на время в какой-нибудь дыре. На роль которой прекрасно подошёл родной Фолл Ривер; ну грех не навестить родного братишку и сестер, верно? К тому же от них что-то давно не было вестей...
Так что так вот старший Ричардсон в этих краях и оказался, понятия не имея, что придется тут подзадержаться из-за чертового купола. И... Что? "Что потом стало с Лероем?..." Да перед тобой он сидит, придурок. Я про себя историю рассказал, как можно было не вдуплить, аэ? Что потом стало... Ну кручусь, верчусь, как могу, что тут уж поделаешь. И ты клювом не щелкай, а то окажешься в жопе, как и я. Хотя, наверное уже и поздно, - все мы туда уже промаршировали, дружно и за ручку. Да-а-а. Ну что, за Фолл Ривер?

рут непредсказуемая и упрямая. вернее сказать — в р е д н а я. рут может быть разной, разгон от милой и нежной до раздраженной и дикой львицы, готовой придушить, где-то пару минут, это как повезет.
рут любит книги и любит фантазии, наверное поэтому она стала писателем, но изредка проклинает эту стезю, считая себя бездарностью, не способной написать ни строчки. творческие кризисы — частые гости на пути к успеху.
после школы покинула фолл-ривер и уехала в нью-йорк (и больше оттуда не возвращалась на пмж, лишь изредка навещала родных). училась на филфаке, работала в издательстве на должности младшего редактора, но по факту «принеси-подай» пару лет, прежде, чем набралась в себе смелости сделать первый шаг к писательству. собственное издательство, где она работала, не приняло ее рукописи, посчитав ее недостаточно одухотворенной и интересной для нынешней публики. рут горюет, рут злится. рут хочет уволиться, потому что ее талант и ее тягу к писательству не признают, в то время, когда она становится свидетельницей, как книги тупых блогеров ни о чем печатают на раз, чуть ли не устраивая драки за них. на некоторое время она закрывается в себе, становится тише воды, ниже травы.
но успех и удача сами идут к ней в руки, когда она знакомится с айзеком на одной книжной встрече от издательства. умен, красив, начитан, вежлив и романтичен. у них завязывается роман, который подливает масла в огонь ее вдохновения и жажды писать, и более того, айзек открывает ей правду о себе, что он ведьмак, и ее первый написанный роман приобретает больше деталей и подробностей.
«одолжив» у родителей деньги и собрав все свои сбережения она отправляется в другое издательство с уже отредактированной с открывшейся информацией книгой, где соглашается на публикацию 50/50. так и появляется первая часть книги «кровь и пепел». рут делится успехом с айзеком, но он эту радость почему-то с ней не разделяет, сомневаясь, что ей стоило использовать его рассказы о магии и существах, в своих работах. одурманенная открывшейся правдой — в хорошем ключе — рут даже не думает о том, насколько многогранен оказывается мир вокруг. когда рут выбирает писать об этом, а не читать, айзек уходит, а хармон впадает в безвременную депрессию, которая подкармливает ее вдохновение унынием и мрачными мотивами. и тогда появляется другая книга, словно написанная Дж. Бромом— мрачная, полная смертей, кровавых расправ, горьких потерь, безнадежности и темных осознаний. рут смотрит на людей вокруг по другому, понимая, наконец, что рядом с ней могут быть те, о ком говорил айзек. и напряжение ползет вверх по позвоночнику, вплетаясь в кости и оставаясь там надолго.
публика приняла ее вторую книгу неоднозначно. издательство требовало второй части романа. рут чувствовала себя истощенной. она чувствует, что зашла в тупик и ей хочется как-то отвлечься, побыть вдали от нью-йоркской городской суеты и хорошенько подумать...обо всем и ни о чем одновременно.
осенью (ближе к рождеству. конец ноября) она возвращается домой, делая вид, что у нее все отлично.
осенью она понимает, что возможно больше никогда не сможет вернуться обратно в нью-йорк. и вот теперь, оказавшись отрезанной от бешеной круговерти большого яблока, она понимает насколько опасно стало вокруг. это больше не простые истории на страницах ее книг. это все реально.
.............................
в городе начинает заниматься журналистикой. пишет статьи в Репортере с интервью, где люди высказываются (почти свободно, не учитывая редактуры главреда) о происходящем в городе и о существах. без указания имен, анонимно. так же, тем самым рут собирает сведения о существах (кто с ней делится этой информацией), чтобы знать сильные/слабые стороны, конечно все это может подтвердиться лишь на практике, либо если сведения получены от самого существа. факты: у брата свой тренажерный зал в городе; отец - занимается недвижимостью; мать -преподаватель философии в колледже.